– Каких событий?
– Скажем, мятеж наших войск в Алжире. Потом десант захватит аэродромы уже здесь, в различных районах страны начнут действовать вооруженные и хорошо подготовленные отряды коммандос. В их руках окажутся местные органы власти, радио– и телестанции, будут брошены в тюрьмы или тайно казнены некоторые наиболее влиятельные политики. Словом, все как обычно. Никакого секрета в этом нет. Нерешенным остается только вопрос времени.
– Ты веришь в это? – повернулся Бошер к жене.
– Да.
– Другие твои друзья рассуждают так же?
– Почти все – да.
– А вы? – Он посмотрел в глаза Мастре. – Что вы сами собираетесь делать в подобной ситуации?
– Предложу свои услуги правительству. Если оно, конечно, еще будет существовать, а меня куда-нибудь не упрячут.
– Господи, – вздохнул Бошер, – нелегко быть французом.
– Временами в этом есть кое-какие плюсы.
– Хорошо. – Он вновь повернулся к Жинетт. – В курс дела вы меня ввели. Не понимаю только зачем? Для чего мне пришлось все это выслушать?
Жинетт и Мастре обменялись взглядами. Бошер вновь почувствовал себя посторонним, чужаком.
– Позволь мне объяснить, дорогая. – Легонько коснувшись руки Жинетт, Мастре поднес к губам бокал, как оратор, которому нужно выдержать паузу. – Мистер Бошер, ваша супруга высказала любезное предположение, что вы согласитесь оказать мне помощь… – Он смолк, ожидая вопроса, но его собеседник молчал. – Суть дела, к сожалению, заключается в деньгах.
О боже, подумал Бошер, сколько ненужной болтовни ради того, чтобы попросить взаймы! Очень жаль, что Жинетт потребовалось такое долгое вступление. На лице его все явственнее читался отказ.
– Если в стране начнется заваруха, – отведя взгляд в сторону, продолжал Мастре, – а я почти уверен, что так и произойдет, мне скорее всего придется покинуть Францию. Или по меньшей мере моей жене и детям. В любом случае я чувствовал бы себя значительно увереннее, располагая определенной суммой в зарубежном банке. Счетом где-нибудь в Швейцарии можно было бы пользоваться без особых формальностей…
– Я сказала Клоду, что в четверг мы выезжаем в Женеву. – В голосе жены Бошеру послышался вызов. – Нам не составило бы никакого труда…
– Буду говорить прямо. Ты обещала своему другу деньги на… – Увидев вытянувшееся от изумления лицо Мастре, Бошер прервал фразу. – Я что-нибудь неверно понял?
– Именно так. – Мастре выглядел рассерженным и смущенным одновременно. – Я вовсе не собирался просить у вас взаймы. У человека, которого вижу впервые в жизни, я не взял бы и ста франков.
– Жинетт, говори лучше ты, – попросил Бошер.
– Подданные республики Франция не имеют права вывозить деньги за пределы страны, – четко пояснила мужу Жинетт. – Разрешенная к вывозу сумма просто смехотворна. И поскольку мы все равно едем в Швейцарию, я посчитала, что нам будет очень легко оказать Клоду эту услугу.
– Если я не ошибаюсь, вывозить из Франции крупные суммы не может никто, в том числе и американцы.
– Предел – двести пятьдесят новых франков, – сообщил Мастре.
– Но американцев на таможне не беспокоят, – вставила Жинетт. – Им даже чемоданы открывать не приходится. На вопрос: «Сколько везете с собой наличных денег?» – человек отвечает: «Что-то около сотни», – и все, он свободен.
– Но формально это нарушение закона, – упрямо заметил Бошер.
– Формально! – с пренебрежением повторила Жинетт. – Кому какая разница?
– Прошу вас, друзья… – Мастре умиротворяюще поднял руки. – Зачем ссориться? Если у вас есть хоть малейшие сомнения, я прекрасно все пойму…
– Позвольте задать вам вопрос, мистер Мастре. Допустим, мы с Жинетт сейчас дома, допустим, она вам не звонила. Что бы вы стали делать?
Журналист на мгновение задумался.
– Наверное, попробовал бы обратиться к кому-нибудь другому, – медленно ответил он, осторожно подбирая слова. – Но это было бы очень… очень непросто. Я уже говорил, что время от времени замечаю за собой слежку. С такой просьбой можно прийти только к самому близкому человеку, к другу, чьи взаимоотношения со мной властям кажутся достаточно компрометирующими. На него падут подозрения, особенно если он соберется выехать за границу. А ведь при выезде каждый француз подвергается досмотру, ему задают массу вопросов. Во времена, которые грядут, вся процедура будет походить на допрос с пристрастием. – Мастре слабо улыбнулся. – Мне бы очень не хотелось подвергать таким испытаниям своих друзей. Но и вас ничто не обязывает идти мне навстречу. Человек, которому грозит опасность, который нуждается в помощи, всегда предстает в глазах людей жутким занудой. Стоит вспомнить хотя бы о беженцах во время войны – как они всех раздражали! – Он помахал рукой официанту. – Был бы весьма признателен, если бы вы позволили мне расплатиться.
– Одну минуту, – не обратив внимания на последние слова Мастре, произнес Бошер. – Какую сумму вы рассчитывали переправить с нашей помощью в Швейцарию?
– Четыре миллиона франков. Старых, конечно.
– Это всего около восьми тысяч долларов, Том, – подсказала Жинетт.
– Знаю. – Взяв, несмотря на протесты Мастре, протянутый официантом счет, Бошер отсчитал банкноты и встал. – Дайте мне время подумать и переговорить на эту тему с Жинетт. Телефон ваш у нее есть. Завтра она вам позвонит.
– Если вы не будете против, я свяжусь с вами сам. Чем меньше раздается у меня звонков, тем спокойнее…
– …в Африке, к примеру, – послышался от стойки бара низкий голос американца, – старая система денежных подарков рушится на глазах. Но никто пока не придумал ничего лучшего…
Следом за Жинетт и Мастре Бошер вышел из бара, миновал по-прежнему занятых чаем пожилых дам с их меховыми накидками, пушистыми пуделями и вазочками с пирожными. Для благородных седых буклей не существовало ни заговоров, ни тайного передвижения войск, ни уличных боев. Увешанные драгоценностями – наградами за былые победы – старушки были неподвластны надвигающимся мрачным переменам. Пугающие пророчества Мастре прозвучали бы для них как беспомощный лепет ребенка, которому приснился дурной сон.
В вестибюле отеля Мастре галантно поцеловал руку Жинетт, наклонил слегка голову, прощаясь с Бошером, и направился к выходу. Уж слишком опущены у него плечи, подумал Бошер, да и походка для человека его лет чересчур тяжелая и безвольная. На сердцееда и дамского угодника журналист не походил. Но когда Бошер повернулся к Жинетт, в ее устремленных на уходящего глазах что-то промелькнуло. Желание? Жалость? Он не знал.
В молчании супруги поднялись в номер. Ощущение праздника, которое оба испытывали с момента приезда в Париж, куда-то ушло. В ярком свете электрических ламп помпезная обстановка старой, с высоким потолком комнаты казалась бездушной и нелепой. Повесив на плечики легкое пальто, Жинетт остановилась перед зеркалом. Бошер положил сверток с альбомом на стол, сделал шаг к окну. На противоположной стороне забитой в этот час машинами улицы раскинулись сады Тюильри. Листва с деревьев уже облетела, вид у прохожих, спешивших куда-то под только что включившимися фонарями, был замерзший, встревоженный.
