– Пенис, – подсказал Гаррисон.
– Они ублажали им друг друга, – продолжила Анна. – Потом захотели испробовать его на мне. Я закричала, пришел охранник, а они рассмеялись. Сказали, что через три месяца я буду умолять их дать мне эту штучку. – Она улыбалась, потягивая виски. – На следующий вечер меня выпустили. Предупредили, что я никому не должна говорить, где была. А теперь я в Париже, хочу выйти замуж за американца и жить в Америке.
И тут же в ресторан вошел американец. В сопровождении молодого, кровь с молоком, англичанина, словно сошедшего со страниц романа Грэма Грина «Конец пути». Американец представился: Кэррол. Кожаный пиджак, черная водолазка, длинное, мрачное, очень загорелое лицо. Он работал фотографом в большом информационном агентстве и только что вернулся из Вьетнама. А опоздал потому, что дожидался, пока привезут отснятые им фотографии. Но так и не дождался. Англичанин работал на Би-би-си и держался очень скромно. Американец поцеловал Анну, по-братски. На желающего вступить в фиктивный брак он никак не тянул.
Вновь подали виски. Розмари так и сияла. А молодой англичанин краснел всякий раз, когда она замечала, что он смотрит на нее. Да, все это куда лучше, чем одной торчать в номере отеля, где лампы такие тусклые, что даже нельзя читать.
– Тюрьма – высшее из испытаний, – говорил Гаррисон. Рассказ Анны пробудил в нем воспоминания о былом. Он провел три года в японском концентрационном лагере. – Вот где проверяется характер. Даже непосредственное участие в боевых действиях не идет ни в какое сравнение с тюрьмой.
Они сидели за столиком. Ели закуски. Ресторан славился своими закусками. На двух больших столах стояли тарелки с тунцом, сардинами, редисом, очищенным сельдереем, яйцами под майонезом, грибами в масле, десятком сортов колбас и паштетов. Армии бедняков могли бы кормиться на этих закусках. Молодой англичанин сидел рядом с Розмари. Когда его колено случайно касалось колена Розмари, он тотчас отдергивал ногу, словно колено натыкалось на штык. Виски сменилось вином. «Божоле» нового урожая. Бутылки темного стекла появлялись на столе, их быстро выпивали, и они тут же уступали место полным.
– Охранники придумали себе забавную, по их мнению, игру, – продолжал Гаррисон. – Кто-то из них не спеша курил сигарету, стоя перед нами. Перед сотней изголодавшихся мужчин в лохмотьях, многие из которых отдали бы за сигарету жизнь. Не слышалось ни звука. Никто не шевелился. Мы просто стояли и смотрели, как маленький человек с ружьем курит, поглядывая на нас сквозь вьющийся дымок. Когда от сигареты оставался окурок, он кидал его на землю, растирал каблуком и отходил на несколько ярдов. А сто человек бросались в драку, чтобы добыть хоть крошку табака. Охранники смеялись.
– Загадочный Восток, – покивал Кэррол. – Во Вьетнаме мне довелось увидеть такое…
Розмари надеялась, что он не будет вдаваться в подробности. Еда пришлась ей по вкусу, виски вкупе с вином подняли ей настроение, и очень не хотелось, чтобы рассказы об ужасах войны омрачали ее пребывание в Париже. К счастью, Кэррол оказался молчуном, и продолжения не последовало. Правда, он полез в карман пиджака, достал фотографию и положил перед Розмари. В те дни такие фотографии заполонили все газеты. Женщина лет восьмидесяти, вся в черном, с протянутой рукой сидит на корточках у каменной стены. Рядом с ней, таращась в объектив, голый голодный ребенок. А мимо, не удостоив их и взглядом, проходит стройная, ярко накрашенная, с начесанными волосами девушка-азиатка в шелковом платье с длинным разрезом, позволяющим полюбоваться ее великолепными ногами. На стене накарябана надпись: «Бог был здесь, но уже ушел».
– Я сделал ее для редактора отдела религии, – пояснил Кэррол и налил себе вина.
Анна взяла фотографию.
– Какая девушка! Будь я мужчиной, и думать бы забыла про белых женщин. – Она протянула фотографию молодому англичанину.
Тот долго смотрел на снимок.
– Насколько мне известно, в Китае больше нет нищих. – Он покраснел, словно отпустил непристойную шутку, и положил фотографию на стол.
Элдред Гаррисон искоса взглянул на нее.
– Новое американское искусство. Граффити. От нашей стены вашей стене.
Кэррол убрал фотографию в карман.
– Я не видел женщины два с половиной года, – сообщил Гаррисон стейку, лежащему на его тарелке.
Париж, подумала Розмари, столица удивительных разговоров. Флобер и его друзья. Она начала подыскивать предлог, чтобы уйти, не дожидаясь десерта. Молодой англичанин добавил в ее бокал вина.
– Спасибо, – поблагодарила она.
Англичанин в смущении отвернулся. Прекрасный длинный английский нос, светлые ресницы, румянец во всю щеку, полные, как у девушки, губы. И в кармане «Алиса в Стране чудес», подумала Розмари, вспоминая прочитанный летом «Конец пути». Все эти разговоры о войне. Она задалась вопросом, а что он ответит, если она шепотом спросит его: «Среди ваших знакомых нет надежного гинеколога, который может сделать аборт?»
– В нашем лагере были гуркхи, человек двести. – Гаррисон начал резать бифштекс. «Этот вечер нам суждено провести на Дальнем Востоке», – подумала Розмари. – Отличные парни. Великолепные солдаты. Японцы изо всех сил старались перетянуть их на свою сторону. Братья по крови, угнетаемые белыми империалистами, и все такое. Кормили их лучше других, давали им сигареты. Гуркхи делились едой с остальными пленниками. Что же касается сигарет… – Гаррисон покачал головой: поведение гуркхов и теперь, по прошествии стольких лет, продолжало удивлять его. – Они брали сигареты молча. А затем все как один рвали их на мелкие кусочки на глазах у охранников. Охранники смеялись, на следующий день вновь приносили сигареты, и история повторялась. Так продолжалось больше шести месяцев. Фантастическая дисциплина. Не знаю, кто мог бы с ними сравниться. Настоящие солдаты. Вокруг грязь, пыль, люди дохли как мухи, а они твердо стояли на своем.
Гаррисон отпил вина. Рассказ о давних лишениях, похоже, вызвал у него жажду. Разыгрался и аппетит.
– Наконец полковник собрал их всех и заявил, что это надо прекратить. Мол, уверенность японцев в том, что они могут подкупить гуркхов, унижает их достоинство. Он сказал, что на поползновения японцев пора дать достойный ответ. И ответом должно стать убийство охранника. У всех на глазах. Орудием убийства выбрали лопату. Ее следовало заточить, а утром обрушить на голову охранника. – Гаррисон доел стейк, отодвинул тарелку. Мыслями он был в Азии. – Полковник вызвал добровольца. Гуркхи как один шагнули вперед, словно на параде. Полковник не колебался ни секунды. Указал на того, что стоял перед ним. Всю ночь тот большим камнем затачивал лопату. А утром шагнул к охраннику, который зачитывал перечень работ на день, и раскроил ему череп. Гуркха тут же пристрелили, потом обезглавили еще пятьдесят человек. Но японцы перестали предлагать гуркхам сигареты.
– Я рад, что та война закончилась, когда я был маленьким, – сказал Кэррол.
– Извините, – встала Розмари, – я на минуточку.
Женский туалет находился на втором этаже. По лестнице она поднималась осторожно, крепко держась за перила, и старалась не шататься. В туалете омыла холодной водой веки – но столь слабенькое средство не могло совладать с выпитыми виски и вином и пятью десятками обезглавленных гуркхов. Она подкрасила губы. Из зеркала на нее смотрело удивительно радостное лицо американской туристки, наслаждающейся и вечером, который она проводит в Париже, и компанией, в которой оказалась в этот вечер. Будь в ресторане дверь, через которую Розмари могла бы незаметно выскользнуть, она бы вернулась в отель.
