Образцы ядер XV–XVI вв.
Московский Пушечный двор: его расположение, сотрудники и технология производства
Первую попытку регулярного промышленного производства артиллерийских орудий в Московском княжестве предпринял великий князь Иван III. После его женитьбы на последней византийской принцессе Софье Палеолог из Европы (по-преимуществу из Италии) в Россию прибыла большая группа инженеров, которым было поручено возведение кремлевских соборов, а также стен и башен нового (краснокирпичного) Московского Кремля. Наиболее известна здесь фигура знаменитого итальянского архитектора Аристотеля Фиораванти – строителя нынешнего Успенского собора в Кремле. Ему же Иван III поручил организацию в Москве производства артиллерийских орудий. Как сообщает на сей счет летопись: «Возвратился посол Толбузин и привел с собой мастера с именем Аристотель, который ставил церкви и палаты, также и пушечник, он нарочит лити их и бити в них и колоколы и иное все лити хитр вельми». Из ремесленников, прибывших в Россию вместе с Аристотелем Фиораванти, но занимавшихся литьем исключительно пушек и колоколов, можно назвать мастера Павла Дебоса – автора первой Царь-пушки, о чем мы поговорим чуть ниже.
Большая литейная мастерская для отливки пушек, называвшаяся «пушечной избой», была впервые устроена около 1479 г. (в 1488 г. сгорела во время большого московского пожара). Она находилась у Фроловских (нынешних Спасских) ворот Кремля. Во время пожара 1500 г. «пушечные избы» упоминаются в документах уже вблизи реки Неглинной. Под 1508 г. они опять встречаются в летописях во множественном числе на том же месте. Позже говорится про Пушечный двор, сгоревший в пожар 1547 г. и отстроенный на старом месте заново.
Собственное производство пушек и вообще оружия имело огромное значение для молодой российской государственности, так как западноевропейские страны в целях ослабления военно-технических (а вслед за ними и внешнеполитических) возможностей нашей страны регулярно вводили против нее разного рода, как сейчас говорят, «санкции». Так, в 1493–1495 гг. русских послов с нанятыми заморскими мастерами не пропустили через владения Речи Посполитой поляки. Когда те повернули в Валахию, то местный князь вообще задержал посольство, а мастеров заставил работать на себя. В 1533 г. в г. Любеке совещанием всех приморских городов прибалтийских стран, именовавшихся Ганзейским союзом (не путать с современными странами Прибалтики!) было решено не поддерживать морской торговли с русскими, чтобы «они не обучались воинскому искусству и не имели оружия». Правда, уже к середине XVI в. коммерческие интересы все же взяли вверх над военно-политическими (особенно после того, как Иван Грозный дал преференции в торговле с Россией английской Московской компании). Любекские купцы стали ввозить в Россию через Финский залив даже серу, железо, красную и зеленую медь, свинец и оружие. Это, кстати говоря, вызвало неудовольствие шведской короны, которая увидела в развитии торговли с Россией угрозу своим интересам. Сохранилась переписка шведского и датского дворов, в которой в 1557 г. шведский король Густав I обращался к своему датскому коллеге с просьбой воспрепятствовать английским кораблям плавать к устью Северной Двины. Собственно, одним из поводов к началу Ливонской войны было раздражение Ивана Грозного властями Ливонского ордена, которые не пропустили в Москву мастеров-оружейников и офицеров, нанятых в Европе для подготовки войны с Казанским ханством.
Развитие отечественного медеплавильного и литейного производства долго сдерживало то обстоятельство, что в России XV–XVI вв. не было развито горное дело. Поэтому дефицитную медь и олово приходилось закупать за рубежом. Правда, с конца XV в. делались попытки к разведке и производству руды собственными силами. Так, в 1490 г. великий князь Василий Иванович «посылал двух немцев» на Печору отыскивать руду, которые и нашли руду серебряную и медную на реке Цимле в 1491 г. на пространстве десяти верст за три с половиною тысячи верст от Москвы. Одним из условий неформальной поддержки со стороны Ивана Грозного колонизации Урала, предпринятой купцами Строгановыми и известной нам больше по знаменитому походу Ермака в Сибирь, был именно поиск и разработка «стратегических материалов» для русской литейной промышленности: меди, чугуна, цинка, олова, железа. Однако же вплоть до первой трети XVII в. полностью преодолеть зависимость отечественного литейного производства от иноземных поставок не удалось. Лишь в 1618–1622 гг. англичанин Джон Ватер, а в 1626 г. Фрич и Герольд по заданию русского правительства смогли найти в Перми достаточные залежи медного колчедана, чтобы поставить в Пермском крае в 1634 г. рудники и мельницы.
Все возрастающая потребность в литейном производстве приводит к тому, что, несмотря на всяческие препоны, в т. ч. внешнеполитического характера, изготовление пушек на московском Пушечном дворе расширяется и совершенствуется. Причем если поначалу основу штата литейщиков составляли иностранцы, то уже к середине XVI в. среди литцов появляется больше русских имен. В 1483 г. русский мастер Яков отлил несколько медных пищалей. В 1491 г. упоминаются его ученики Иван и Василий, в 1494 г. в документах встречается мастер Петр Пушечник. Среди известных русских литейщиков XVI в. можно назвать имя Семенка Дубинина, отлившего в 1590 г. пищаль «Медведь», Кондратия Михайлова, Григория Наумова, ну и интересующего нас Андрея Чохова.
«Андрей Чохов с учениками. 1605 г.». Художник В. Никифоров.
Пушечный мастер того времени должен был быть специалистом широкого профиля. В его обязанности входили: самостоятельная разработка конструкции пушки, изготовление формы (образца) кладка печи, подготовка формовочного материала, приготовление необходимого сплава, отливка пушки, извлечение пушки или колокола из печи, чистка, оттирание наплывов, высверливание ствола, его декорирование и, наконец, стрельба из своего орудия. Недаром летопись так характеризует одного из пушечных мастеров: «…также и пушечник оный нарочит, лити их и бити из них и колоколы, и иное все лити хитро вельми».
Как видно, помимо артиллерии, Пушечный двор специализировался, как бы мы сейчас сказали, на определенной номенклатуре «непрофильных» изделий. Это были набатные и вестовые колокола для укрепленных городов, церковные колокола разной величины и звучания, а также паникадила для церковных служб. В 1637 г. на нем работало 134 человека. Среди работных людей были: 1 плавильный мастер и 5 учеников, 5 пушечных литцов и 37 учеников, 2 колокольных литца и 10 учеников, 6 паникадильных мастеров и 14 учеников. Кроме того, 14 пушечных кузнецов, 8 плотников, 20 пушечных извозчиков, 7 паяльщиков, 2 пильщика, 3 накатчика. Кроме этого штата, на работах были заняты жители подмосковных посадов.
Мастера Пушечного двора получали годовые денежные оклады и «хлебные дачи», причем размер их различался в зависимости от стажа работы и условий той или иной эпохи. Из числа мастеров-литейщиков назначался старший мастер, возглавлявший группу мастеров Пушечного двора по тому или иному направлению производства. Чаще всего это было литье пушек и литье колоколов. Старший мастер имел повышенный оклад. Так, в записях Пушкарского приказа 1598–1599 г. имя Андрея Чохова как ведущего литейщика стоит в списке мастеров-пушечников первым с окладом 35 рублей. Остальные мастера: Семен Дубинин, Русин Евсевьев, Иван Афанасьев и Михаил Родионов имели более скромное жалованье: от 20 рублей до 8 в год. Подмастерья и ученики получали еще меньше. Кроме основного оклада, сотрудники Пушечного двора получали еще и «хлебные дачи» для пропитания. Из того же документа мы узнаем, например, что Андрей Чохов получал из государственных закромов 30 четвертей хлеба, столько же овса и ржи, 16 четвертей необмолоченной пшеницы, по 2 четверти крупы и гороха, 10 частей солода, 10 пудов соли и 36 четвертей овса для коня. В качестве премиальных ежегодных выплат или в награду за удачную отливку мастера получали также сукно, а в случае особого благорасположения царя – блюда и вина с царской кухни.
