– Да, – ответила я, в конце концов, уже не пытаясь защищаться. – Он снился мне.
– Теперь ты скажешь, что это ничего не значит, – пробормотал Андре.
– Почему? Нет, это точно что-то значило, только я не поняла еще до конца, что именно.
– Издеваешься? – холодно улыбнулся он. Я устало прикрыла глаза. Интересно, что в моей квартире Андре ни разу не прикоснулся ко мне… в том смысле, в котором я так желала его прикосновений.
– Ты ревнуешь к призракам, Андре. Я же не могу просто забыть о нем, неужели ты не понимаешь?
– Как твой жених, я имею право ревновать тебя, Даша, к чему угодно. Ну, не злись, – он приподнялся на локте и взял меня за руку. Я старательно вынимала ладонь, а он снова захватывал ее в плен.
– Мой жених? Ты не доверяешь мне и на миллиметр, представляю, какая из нас выйдет семья, – проворчала я, и он улыбнулся.
– Очень хорошая. Я увезу тебя и запру в замке. Ты никогда и никуда не сможешь выйти оттуда, я сделаю тебе десять детей, и ты будешь моей навеки. Спи, Даша. – Андре отпустил меня, лег на спину и принялся изучать потолок с таким видом, будто ничего важнее моей осыпающейся штукатурки не видел. Мы так и лежали, неподвижные, запутавшиеся в собственных чувствах, пока я не уснула. Du hast mich. Утром Маша снова включила «Рамштайн».
* * *
Идея посетила мою дурную голову к утру, когда я услышала уже знакомые низкие звуки приглушенных басов. Андре простонал во сне, когда я попыталась выскользнуть из-под одеяла.
– Ш-ш-ш, – тихо прошелестела я. – Спи, я сейчас вернусь.
– Ты куда? – спросил он сквозь сон, и я дала ему самое честное объяснение.
– Я зайду к соседке.
– Зачем? – пробормотал он, и я улыбнулась.
– За солью!
Как ни странно, этот ответ устроил его. Андре раскинул свои большие руки по кровати и снова уснул. Я осторожно дотянулась до скомканной одежды, все еще валяющейся на полу, взяла темную водолазку и натянула на себя. Из квартиры я выходила, перешагивая через выбитую дверь. Маша открыла мне дверь, и сразу скривилась, решив, что я снова пришла лишить ее права на драгоценный музыкальный грохот.
– Извини за ранний визит, – пробормотала я, и Маша кивнула в ответ, продолжая ждать подвох. Тогда я добавила, что не имею ничего против музыки. Маша улыбнулась, а затем ее взгляд упал на мой дверной проем, из которого торчал краешек выбитой двери.
– Слушай, а у тебя там что, шабаш был?
– Что-то типа того, – кивнула я, невольно улыбаясь.
– Шабаш – вещь хорошая. Чего не позвали? Сексуальные жертвы приносили? Или только мебель ломали?
– Только мебель, – вздохнула я, причем сожаление мое было вполне искренним. – Скажи, а вот ты татуировку у кого делала?
– Какую? – уточнила Маша.
– В смысле, какую? У тебя их что, несколько?
– Странная ты, соседка, – пожала плечами Маша, проходя внутрь квартиры. – Ты что же, не знаешь, что люди, которые начинают набивать всякие картиночки на своем теле, потом уже не могут остановиться? Кофе будешь?
– Нет, спасибо, – ответила я и тут же пожалела. Чай у Маши был отменный, какой бы был кофе, наверное.
– Да будешь, я же вижу. С молоком или перцем?
– А можно с перцем? – изумилась я. Маша остановилась посреди коридорчика и снова посмотрела на меня глазами старой матроны, поучающей воспитанниц из школы благородных девиц.
– Сейчас кофе почти нигде нормальный не делают. Так какой?
– С молоком.
– Дитя! – подытожила Маша. – Так что, ты набить картинку хочешь? А какую? Куполочки?
– Куполочки – это, в смысле, церковные? Ты с ума сошла? – расхохоталась я, представив на своем плече традиционные церковные купола.
– Нет? Не куполочки? – продолжала дразниться Маша. – А что тогда? Леопарда?
– Сюрприз, – загадочно улыбнулась я.
– Некисло. Романтика, – кивнула Маша. – Надеюсь, не сердце, проколотое стрелой, не розу и не имя любимого?
– А чем тебе имя любимого не нравится? У самой вон на лопатке Тилль наколот.
– Так то ж Тилль, – выдохнула Маша, протягивая мне листок с телефонным номером. – Это ж вечная любовь. В общем, этот мастер – он просто художник от бога. Он мне одной четыре татушки набил. Одну я тебе сейчас покажу, только потом никому не рассказывай. Я тебе ее покажу в качестве рекламной акции, – и Маша принялась стягивать с себя штаны. Я, хотела было возразить, но не успела, и на спине у милой студентки Маши, чуть ниже линии талии, я увидела то, что буддисты называют мандалой, сложный узор был выполнен идеально и смотрелся как трехмерный.
– Вау! – прошептала я.
– А то, – кивнула Маша. – Это символ для яркой жизни. Чтобы я никогда не жила, как все.
– Красиво как.
– Вот и я о том же. Талантище! Ты ему скажи, когда позвонишь, что ты от Нафани. Нафаня – это я, потому что, если только честно, какая я, к черту, Маша. Согласна?
– Ну… – Я не знала, что ответить.
– Только… все-таки вот прямо сейчас ему не звони, ладно? У него рабочий день обычно только к ночи начинается. Все поняла?
– От Нафани, – повторила я, зажимая в руке листок.
К тому моменту когда я вернулась к себе, мой спящий красавец уже проснулся и бродил по квартире, завернутый в мое одеяло. Я запихнула листок в задний карман своих джинсов, чтобы избежать лишних и как минимум преждевременных вопросов. Я улыбнулась самой доброй, самой гостеприимной улыбкой на свете.
– Выспался?
– Что? А, не знаю. Я проснулся оттого, что у меня замерзли ноги.
– И все же ты ходишь босой, – хмыкнула я, уставившись на его ступни.
– Я никогда еще не чувствовал себя настолько не в своей тарелке, – признался он, подходя ко мне поближе. Он распахнул одеяло так, как это сделал бы эксгибиционист из парка со своим хрестоматийным серым плащом, и я расхохоталась. Андре притянул меня к себе, закрыл полами одеяла, как крыльями, и я вдруг почувствовала волнение – запах его тела, близость и тепло, особенно острые в нашем московском холоде. Я прижалась носом к его груди и закрыла глаза. Я не целовала его, лишь прикасалась к нему губами, наслаждаясь упругостью его мышц, бархатом его кожи.
– Значит, без меня тебе холодно? – прошептала я, мурлыкая.
– Лучше еще раз скажи, как вы тут называете теплое время года?
– Отопительный сезон? – рассмеялась я. – Ладно, слушай, мне нужно принять душ, потом еще есть кое-какие дела.
– Только не говори, что снова поедешь куда-то.
– Надеюсь, что поеду, – кивнула я, как ни в чем не бывало.
– Я, конечно, мужчина терпеливый, но замерзший, голодный и полный сомнений. Я второго раза могу и не перенести. Свяжу тебя прямо сейчас.
