– Молодец, – похвалил Алехандро, мягко (уже не как предмет мебели) обнимая меня за талию. – Пойдем из этого чертога скорби.
– Какие новости-то? – напомнила я, когда смогла говорить – уже в машине.
– Страшные и ужасные, – буднично ответил мачо. – Эта Марета, она тебе кем была?
Я отметила это выразительное «была» и поняла, что одну очень плохую новость мне уже сообщили.
– Мы вместе работали, – ответила я, мужественно преодолевая порыв разреветься раньше, чем совершенно точно узнаю повод. – А… Что с Марусей?
– Уже ничего, – ответил жестокосердный мачо, заводя мотор. – В морге твоя Маруся. Подробности нужны?
– Пока нет, – я зажмурилась и помотала головой. – Вторая плохая новость какая?
– Вторая-то? – Алехандро заложил крутой поворот направо и заодно подарил мне долгий испытующий взгляд. – Сестричка погибшей винит в ее смерти тебя!
Лифт опять не работал, но на этот раз я не нуждалась в подъемнике: распирающие меня эмоции с успехом могли заменить ракетный двигатель. По лестнице я неслась через две ступеньки и едва не сбила с ног нашу управдомшу Гусеву. Окруженная ароматом наваристого борща, она чинно шествовала сверху вниз с дымящейся кастрюлей в руках и едва не расплескала свое варево, уступая мне дорогу.
– С ума сошла, оглашенная? – недовольно крикнула мне вслед борщеносица. – Ты вообще в курсе, что мы боремся за звание дома образцового содержания? Кто так по лестнице ходит?
– Прощу прощения, – бросила я на бегу, не позволив втянуть себя в дискуссию о том, как именно следует ходить по лестнице жильцам дома образцового содержания.
И так ясно, что в идеале все мы должны делать это степенно, не нарушая безопасности двустороннего движения и не провоцируя ДТП с участием кухонного снаряжения.
– И подружке своей скажи, чтоб не мяла клумбу! А то думает, раз завела себе модного кобеля, так можно топтать наши нарциссы! А мы боремся! – проорала мне вслед уже невидимая управдомша.
– Модного кобеля? – Я слегка сбавила скорость подъема, но не изменила направление движения: я и так бежала к Трошкиной.
Мне хотелось поделиться с доброй подруженькой своими скверными новостями и получить от нее совет и утешение, но после слов управдомши у меня возникло еще одно желание: посмотреть наконец на Алкиного нового бойфренда. До сих пор самым модным из всех ее кобелей был, безусловно, мой единокровный братец, и я с трудом могла вообразить себе мужчину, способного перещеголять Казимира Великолепного по части гламура с кутюром.
Звонком я пренебрегла, стучаться тоже не стала, просто с разбегу ударила в подружкину дверь плечом, ворвалась внутрь и тут же запуталась в каком-то плотном полотнище. Под потолком троекратно крякнуло, и полотнище рухнуло на пол, увлекая за собой и меня.
– Кузнецова! – всплеснула руками прибежавшая из кухни Трошкина.
В одной руке у нее был острый ножик, в другой – большая белая кость, вся в серо-бурой щетине отварного мяса. Пряча аксессуары Бабы-яги за спину, подружка неласково спросила:
– Ты зачем пришла?
– Да так, поваляться! – язвительно ответила я, выпутываясь из одеяла. – Ты же открыла тут секцию любителей художественного валяния или я что-то путаю? Ведь это ты валяешься с новым другом в кашках, ромашках и нарциссах, препятствуя сознательным жильцам в борьбе за звание дома образцового содержания?
– Я с новым другом? – Трошкина покраснела, побледнела, закатила глаза и пожаловалась потолочному светильнику:
– Так я и знала, что ничего не получится!
– А ты расскажи более опытной подруге, что конкретно у тебя не получается, – предложила я, меняя при виде Алкиного глубокого расстройства гнев на милость. – Глядишь, помогу добрым советом!
– Могла бы и помочь, конечно, – Трошкина повернулась и потопала в кухню. – А то я одна всё расхлебываю!
– Что же ты расхлебываешь?
Я тоже вошла на кухню и с интересом осмотрелась. На плите стояла большая кастрюля, над которой мачтой возвышалась полуголая кость, увенчанная лохмами вареного лука, а на столе – глубокая миска с серым бульоном, в которую Трошкина на моих глазах щедро насыпала овсяных хлопьев моментального приготовления, а затем бухнула пачку творога. Я подумала, что расхлебывать такую гадость действительно удовольствие маленькое, и кто-кто, а я помогать Алке в этом не стану!
– Слушай, Трошкина, пойдем ужинать к нам? – предложила я, недовольно потянув носом.
– Я не могу, – ответила Алка, энергично шевеля лопатками: она как раз вбивала в свое гнусное месиво сырые яйца. – Я сейчас не одна.
– О! Так он здесь, твой модный кобель?! – обрадовалась я. – А ну, познакомь нас!
Трошкина притворилась, будто ничего не услышала, но я и не ждала, что она опрометью кинется представлять меня своему новому другу. К сожалению, мы обе хорошо знаем, что из десяти мужчин в среднем семеро в момент знакомства кладут глаз на меня и только трое – на Алку. Правда, со временем эта пропорция кардинально меняется, потому что из семи «моих» мужчин в среднем шесть с половиной оказываются ценителями женской скромности, которой я лично не блещу. Не тот у меня темперамент, чтобы убедительно изображать из себя выпускницу пансиона благородных девиц! А вот Трошкина на моем адски пламенном фоне смотрится кротким ангелом.
Так что я не особенно опасалась, что модный кобель, увидев меня, передумает оставаться в одной валятельной секции с милой Аллочкой. То есть сначала я этого не опасалась, но потом увидела, что дверь комнаты завешена плотным шерстяным одеялом, и призадумалась. Так-так-так, аналогичная мануфактурно-заградительная система имелась и на входной двери, пока я ее собственноручно (вернее, собственнотельно) не обрушила… И что это значит? Для борьбы со сквозняками не сезон – на дворе теплый месяц апрель, и на оригинальные украшения интерьера синие приютские одеяла не тянут: Трошкина сама в свое время стянула их из наркодиспансера, где работала инструктором по лечебной физкультуре. Напрашивалось единственное объяснение, почему страшненькие, все в чернильных штампах, больничные одеяла закрывают дверные проемы: с их помощью Алка хотела усилить звукоизоляцию своей квартиры! А какие звуки она не желала выпускать на простор лестничных маршей? Ха, да понятно, какие!
«То есть этот ее бойфренд реально такой зверь?!» – откровенно обзавидовался внутренний голос.
Я глубоко вздохнула и решительно наступила на горло собственной жадности:
– Трошкина, я тебе обещаю и торжественно клянусь, что не стану уводить у тебя этого кобеля!
– Почему же? Я буду рада, если ты его у меня уведешь! – неожиданно ответила Алка, отдергивая в сторону одеяло и толкая дверь. – Фунтик, Фунтик! Иди знакомиться!
Из комнаты сначала донесся задорный лай, а потом появился и его источник – толстый кривоногий пес, статью и окрасом живо напоминающий маленькую черно-белую корову. Только морда у него была не коровья, и вымени не наблюдалось.
