Вопрос этот легко читался и на лице самого Мурата.
– Кгхм, – кашлянула я, настраиваясь на печальный лад. – Мурат Русланович, мы коллеги Мареты Жане…
– Знали такую? – встрял с вопросом бестактный Эндрю.
Катя снова весьма искусно изобразила шипение рассерженной рогатой гадюки и повторно саданула дурака каблуком.
– Мурат Русланович, вы только не волнуйтесь! – Добрячка Трошкина спешно полезла из машины, чтобы поддержать Марусиного жениха в трудную минуту.
Фунтик, которого она поддерживала, глухо завыл, ибо для него трудная минута уже наступила: впопыхах Алка перевернула бульдога вниз головой и в таком виде воткнула сверток между сиденьями.
– О, не врет народная примета: собака воет к покойнику! – веско сказал Эндрю, тем самым напросившись на третий пинок.
– Дорогой Мурат Русланович! – тщетно пытаясь заглушить жалобные Андрюхины стоны и заунывный собачий вой, торжественно изрекла Катерина. – Поверьте, мы все скорбим! Но в эту трудную минуту…
– У-у-у! – бэк-вокалом поддержал ее Фунтик.
– Мы должны найти в себе силы…
– И, главное, средства! – обеспокоенно вставил Эндрю, вовремя вспомнив, что похороны планируется организовать в складчину.
– Чтобы выдержать это страшное испытание! – рявкнула Катерина, страшно скривившись и судорожно дернув ногой, чтобы в четвертый раз испытать на прочность Андрюхин голеностоп.
Эндрю резко отпрянул, качнул свое кресло, и придавленный Фунтик взвыл на октаву выше. На этой пронзительной ноте Трошкина с глубочайшей душевностью сказала:
– Мы все вам глубоко соболезнуем! Нам тоже мучительно больно!
– Это точно, – подкупающе искренне пробормотал неоднократно битый Андрюха, потирая ногу.
А Фунтик, который соболезновал особенно глубоко, захрипел так пугающе, что игнорировать его неподдельные муки стало просто невозможно.
В четыре руки вытягивая застрявшего под креслом пса, мы с Катькой оборвали ленту поводка, растрепали собачье сари и испачкали новые автомобильные чехлы. Трошкина руководила спасательной операцией снаружи. На пару весьма насыщенных минут мы оставили Марусиного жениха без внимания, а потом я здорово испугалась, услышав Алкин возглас:
– Боже, Мурат! Мы его потеряли!
– Он тоже умер?! – Эндрю двумя руками схватился за сердце.
Полагаю, его ужаснула перспектива скидываться сразу на две похоронные церемонии.
– Типун тебе на язык! – отмахнулась Трошкина. – Он не умер, он убежал!
– Конечно, вели себя как группа умалишенных, вот и напугали человека! – сказала я.
– Ну, уж нет! Этот парень тоже в доле! – Эндрю шустро перебросил ладони на руль и придавил увечной ногой педаль газа. – Врет, не уйдет!
– Вы туда, а я туда! – Алка махнула одной рученькой направо, другой налево и шустро побежала в сторону, противоположную движению нашей машины.
Найти Мурата повезло именно ей. Мурату, впрочем, тоже повезло: думаю, беседа с милой безобидной Трошкиной нанесла ему не столь глубокую моральную травму, какую неизбежно причинило бы общение с нашим передвижным театром людей и зверей имени Натальи Дуровой. Во всяком случае, когда мы по Алкиному звонку подъехали в ближайший скверик, Мурат Русланович уже был в курсе постигшей его утраты, но не выглядел насмерть убитым горем. Он с готовностью согласился взять на себя все ритуальные хлопоты и даже отказался от предложенной нами материальной помощи. Это чрезвычайно расположило в его пользу Андрюху.
– Отличный парень! – заглазно хвалил он нашего нового знакомого на обратном пути. – Зря наша Маруська за него замуж не пошла.
Напоминать идиоту, что наша Маруська пошла гораздо дальше – аж на тот свет, смысла не было. Катерина уже привычно тюкнула Эндрю каблуком, а я стукнула его по загривку, и остаток поездки мы слушали шовинистические мужские разглагольствования на тему тотального женского жестокосердия.
– Всё, довольно! Так дальше не пойдет! – сказала Алла Трошкина, выбросив в мусорное ведро еще не старую сатиновую наволочку.
За два дня это была уже третья постельная принадлежность, которую Трошкина скрепя сердце досрочно списала в утиль. Будучи большой аккуратисткой, она никак не могла допустить, чтобы наволочки продолжали свое существование в штатном режиме после того, как ими нетрадиционно попользовалась собака. Алка всегда весьма взыскательно подходила к выбору тех, с кем готова была делить постель – а ведь до сих пор речь шла исключительно о двуногих кобелях! Иметь общие спальные принадлежности с собакой, да еще находящейся в карантине по подозрению в заболевании бешенством, она категорически не желала! Однако безвременно утраченных наволочек Трошкиной было искренне жаль. Отправив на свалку истории последнее собачье одеяние, она решила, что впредь маскировку Фунтика желательно производить без больших материальных затрат.
Дешево и сердито вопрос можно было раз и навсегда решить с помощью самых обыкновенных чернил. У запасливой Трошкиной еще с благословенных школьных времен сохранилось несколько флаконов. Памятуя о жизнестойкости клякс, посаженных ею в младые годы на белые манжеты и фартучки, Алка была убеждена, что однократное купание в чернилах запросто превратит пятнистого французского бульдога в беспросветно черного. Но как потом вернуть Фунтику его природную расцветку? В случае, если с собаки будет снято всякое подозрение в опасном нездоровье, Трошкина планировала обязательно воссоединить животное с законными хозяевами.
– Значит, надо покрасить тебя не навсегда, а только на время! – сказала она Фунтику, в сто первый раз обрызгав четвероногого страдальца из поливального распылителя.
Залитая в него вода для улучшения общей атмосферы в квартире-псарне была ароматизирована духами. Пес чихнул и спрятался под диван, а Трошкина пошла инспектировать запасы красящих средств разнообразного назначения.
Вслед за школьными чернилами ею был забракован гуталин, значительные запасы коего были сформированы еще при жизни бабушки, черный лак для кладбищенской оградки, приобретенный уже после ее смерти, и водостойкая краска для ресниц, не имевшая к бабушке никакого отношения и купленная Алкой для собственных нужд. С тушью она просто пожадничала, прикинув, сколько дорогущих тюбиков понадобиться для того, чтобы придать стойкий цвет и выразительный объем волосяному покрову целой собаки.
В конце концов, выбор пал на недорогую болгарскую краску для волос «Черный тюльпан».
– Достаточно всего адной таблэтки! – довольным голосом с акцентом героя Папанова из «Бриллиантовой руки» сказала бережливая Алка, переливая содержимое флакона в удобную мисочку.
Намазав болгарскую краску на французского бульдога немецкой щеточкой для обуви, самозваная парикмахерша силой удерживала клиента в своей итальянской ванне до тех пор, пока отечественный будильник «Слава» не отсчитал положенные десять минут. После этого истомленный парикмахерскими ароматами Фунтик принял душ, причем проявил такую радостную готовность к купанию, что вопрос о наличии у него водобоязни можно было закрыть. Меньше, чем свежеокрашенный Фунтик, воды боялись только рыбы.
