«А ты послушай скорбные речи, – посоветовал внутренний голос. – На поминках всяк норовит подчеркнуть, сколь близок и дорог ему был усопший, и с этой целью выдает разные интимные подробности прошлого общения».
– Послушаю, – согласилась я.
– Вот Борюсика как раз можно и не слущать, – возразила Галка. – Он не оратор.
– Где, где Борюсик?!
Я встрепенулась, поискала взглядом нового оратора и в первый момент никого такого не обнаружила, потому что поднявшийся Борюсик был немногим выше сидящих. Потом он заговорил, и я сориентировалась по звуку.
Галка оказалась права: Борюсик ничего интересного не сказал, разве что имя покойного озвучил – Игорь Горшенин, а вовсе не Игогоша. Запинаясь и заикаясь, Борюсик назвал усопшего своим лучшим другом, попросил у него прощения за то, что не уберег, и пообещал хранить вечную память. Мне стало жалко косноязычного оратора, и я вежливо похлопала в ладоши, забыв, что на поминках принято выражать солидарность со сказанным совсем иначе – путем принятия вовнутрь крепких спиртных напитков. Тем самым я, вероятно, нарушила правила приличия, однако Борюсик поступил еще хуже. Услышав хлопки, он посмотрел в мою сторону, дернулся, отшвырнул ложку и двинулся ко мне с таким суровым видом, что внутренний голос оробел и прошептал:
«Сейчас будет бить!»
Я на всякий случай прижалась к бойкой Галке, но Борюсик прошел мимо, прямиком в дверь, а потом – я со своего места видела это – быстрым шагом пересек холл и вышел из кафе, громко хлопнув дверью.
– Гля, как расстроился! – посочувствовала Галка. – И правда, они с Игой были как сиамские близнецы, вечно вместе.
– С кем? – Мне показалось, что я ослышалась.
– Да с покойным Игогошей, – объяснила она. – Борюсик его Игой называл.
– Ига! – повторила я, поднимаясь с лавочки.
– Тихо, все! – прикрикнула на народ моя соседка, постучав ложкой по бутылке. – Вот человек слово сказать хочет.
Она подала мне полную рюмку, подняла собственную стопку и склонила голову, демонстрируя готовность выслушать очередную скорбную речь по поводу проводов в последний путь человека, о котором я знала слишком мало. Граждане провожающие выжидательно затихли.
– Гм! – Я кашлянула, маскируя растерянность. – Ига… Которого многие из нас по-дружески называли Игогошей… Был не случайным человеком в моей жизни. И само его имя значит для меня очень много!
Между прочим, это была чистая правда! До меня вдруг дошло, какое «иго» упоминал мамулин телефонный террорист.
– Простите, я не могу продолжать, мешают чувства! – скороговоркой закончила я, опять же, нисколько не погрешив против истины.
Основным чувством, не позволившим мне задержаться за поминальным столом, было страшное беспокойство, причину которого я должна была проверить безотлагательно. Громко стукнув о столешницу опустошенной рюмкой, я устремилась вдогонку за Борюсиком. А в зале уже звучал прочувствованный голос нового оратора. Он витиевато сокрушался о том, что орудие труда великого художника Игогоши погибло вместе с ним, и культурная публика никогда уже не увидит его последнего произведения.
«Непонятно, этот художник таскался по улицам с мольбертом?» – озадачился внутренний голос.
Я, не слушая его, бежала через холл.
– Инка, ты куда? Мы уже уходим? – давя окурок в цветочном горшке, окликнула меня Катерина.
– Да, – коротко ответила я, толкая наружную дверь.
Борюсик катил прочь от кафешки на своем мотоконьке. Мотор скутера тарахтел, просторная черная рубашка, которую водитель не заправил в штаны, парусила на ветру, и всё это живо напомнило мне картинку из недавнего прошлого. Наблюдала я ее недолго, только пока падала мордой в грязь, но зримый образ мотоциклиста, увозящего на себе в ночь трепещущий темный плед, врезался в мою память, как айсберг в незабвенный «Титаник»!
«Теперь мне всё ясно! – возбужденно гомонил мой внутренний голос, пока я ехала в такси, придавленная с левого боку задремывающей Катериной. – Ну, конечно, нет сомнений! Ига, который Игогоша, это и есть иго, за которое пострадала мамуля. А должна была пострадать ты! Это тебе, а не ей, предназначалась пеновыделительная конфета в черепно-мозговом шаре! Это тебе, а не ей, звонил с угрозой театральный отравитель Сальери!»
– Он перепутал нас с мамулей, потому что это я раздавала в ТЮЗе визитки с ее телефоном, – кивнула я.
«И этим террористом-отравителем был никто иной, как бесталанный актеришка Борюсик!» – победно выкрикнул внутренний голос.
– Который совершил свое первое вражеское нападение на меня еще позавчера, на усеянной лужами улице! Точно-точно, ведь тот мотоциклетный наезд был таким же несерьезным, как и последующее конфетное отравление. Собирайся он сбить меня на самом деле, прицелился бы поточнее! А так – все его действия были чистой показухой. Не действия, а театрализованные представления! Жалкая актерская работа! – закончила я.
Однако дотошный внутренний голос не счел тему закрытой.
«Я только одного не понимаю, – сказал он. – С какой стати этот Борюсик за гибель своего друга Иги решил мстить именно тебе?!»
– Прям, какое-то модное поветрие – необоснованно винить меня в чьей-то смерти! – пожаловалась я небесам в виде потолка автомобиля.
– В моей смерти прошу винить Клаву К.! – услышав меня, сонно пробормотала Катерина, кстати вспомнив еще один кинохит.
– Инну К.! – поправила я и прискорбно вздохнула.
Определенно, в последнее время мир был ко мне почти столь же несправедлив, как к непризнанному художнику Игогоше.
На работу я в этот день возвращаться не стала, воспользовалась тем, что яростная ревнительница трудовой дисциплины Катерина впала в пьяную кому, и дала сама себе дополнительный выходной. Никто меня не искал и за прогул не отчитывал – Катька тоже прогуляла, а Бронич так и не объявился. Зойка в обновленных чулках без дырок и стрелок отсидела в офисе одна за всех. Рекламное агентство «МБС» пришло в упадок.
6 апреля
Ночевала я у Дениса, что в итоге оказалось не столь приятным, как хотелось бы. То есть собственно ночь прошла очень хорошо, а вот утро началось на редкость скверно.
Обычно капитан Кулебякин встает раньше, чем я, потому что ему на работу к восьми, а до ухода он еще должен погулять с собакой. Мой милый – весьма самостоятельный мужчина, годы холостяцкой жизни научили его решать бытовые проблемы без сторонней помощи, так что он не нуждается ни в прачке, ни в горничной, ни в кухарке. Меня это полностью устраивает. Пока Дениска спозаранку хлопочет по хозяйству, я нежусь в постели и, поднявшись, нахожу на кухне горячий завтрак, а иной раз – и отутюженную блузку.
На сей раз хозяйственный Кулебякин по собственной инициативе взялся разгладить складки на моей юбочке. В этом не было ничего плохого, наоборот! Плохое заключалось в том, что я оставила в кармане юбки свой мобильник. Денис его, разумеется, достал – и не смог удержаться от искушения устроить моему телефончику классический милицейский шмон. А я об этом знать не знала и заподозрила неладное, только когда вслед за долгим скрипом приоткрытой двери в спальню и приветственным лаем Барклая не услышала обычного: «Инночка, кофе в постель!».
