– «…Всего надеется, все переносит…» – задумчиво повторила Лина, отрываясь от Книги. – «…А теперь пребывают сии три… – прошептала, заглядывая опять в священный текст. – …Вера, надежда, любовь; но любовь из них больше»… Господи! Как же мне жить без него? Господи, помоги…» – Она, не сдерживаясь, плакала, зная, что до утра ее никто не увидит, не увидит этих покрасневших глаз, горестно искаженного лица и жгучих слез…
Только, может быть, тот, из-за кого она лила их.
И эта простая мысль принесла ей непонятное облегчение.
– Спасибо, Господи! – всхлипнув, сказала Лина и перекрестилась. Вытерла слезы, закрыла Библию и выключила свет. Она лежала в темноте, в первый раз чувствуя себя странно утешенной. Словно в воздухе разлилось незримое присутствие ее любимого. – Спасибо!.. – бормотала, засыпая. – Аличка мой… ты есть… «Любовь никогда не перестает…»
Будь со мной
Дима заваливал сроки сдачи отчета. Он любил свою работу и вообще биологию, но еще больше любил девушек. Даже в науке не самовыражался так безудержно и ярко, как в романах. А сейчас их было целых два. И на биологию оставалось совсем немного времени.
Первый роман – по давности, но не по значению – тянулся четвертый год. Соня была коллегой, вместе они и работали, и жили, что, конечно, давало свои плюсы и минусы. С одной стороны – удобство: подружка всегда под рукой. К тому же на ее счет ни сомнений, ни ревности – полная ясность и абсолютный контроль ситуации. А как волнительно было в начале отношений скрывать все это от коллег, делать вид, что едва знакомы, порознь уходить с работы – и, хохоча всю дорогу, ехать потом вдвоем на их общую с Соней квартиру. Ох, как это Диму заводило!.. Однако совместное проживание неизбежно делало жизнь довольно прозрачной не только для него, но и для Сони, оставляя, таким образом, слишком мало возможностей для его холостяцких радостей.
Зато в пользу романа с ней говорило то обстоятельство, что она была не только красивой и умной, но еще и хозяйственной. Дима не понимал, как можно все это успевать – и приготовить, и погладить, и убрать до блеска, и диссер писать по механизмам устойчивости клеток к принципиально новым антибиотикам… Девушка – золото. Но к хорошему, как известно, быстро привыкаешь. И он, хоть и ценил свое золото, а изредка допускал и другие микророманчики – конечно, не на кафедре, конечно, не в универе, – но, в общем, почему бы и нет?
Вторыми, хотя, пожалуй, первыми по значимости, стали отношения с Наташей, начавшиеся чуть больше месяца назад и украсившие жизнь Димы совсем новыми, сумасшедшими по насыщенности эмоциями. Натка была абсолютной противоположностью Соне. По всему.
Соня высокая, сильная и гибкая, в движениях резкая, решительная – и такая же по характеру. Длинные гладкие волосы, неброский макияж, одежда скорее удобная, чем сексапильная, и главный посыл всего облика – значительность и стильная простота. Очень привлекательный и ко многому обязывающий образ. Рядом с Соней мужчины невольно выпрямлялись и втягивали животы. Совершенно другой была Натка. Миниатюрная, с очаровательной женственной фигуркой, которую она еще подчеркивала разяще сексуальными платьицами, юбочками и топиками. Мягкие кудри, беззащитный взгляд, яркий макияж, усиливающий прелестную кукольность образа…
В результате Дима наслаждался обществом двух красавиц абсолютно разного типа. Но в то же время он словно постоянно участвовал в игре, где приходилось избегать чрезвычайно неприятных ловушек. Ведь каждый миг игрок в ней мог быть пойман на обмане – и дальше события стали бы развиваться непредсказуемо, но, уж конечно, ничего хорошего Диме не сулили.
Скрывать двойную жизнь от проницательной Сони было труднее, чем от легкомысленной Наташи, – его умная подруга способна была сопоставить некоторые факты. Во всяком случае, так Диме казалось. Наташа же аналитическим умом не отличалась. И тем еще больше нравилась ему, уставшему от ученых дам и желавшему иметь рядом как раз вот такую куколку, прелестную игрушку. Такую девочку-девочку, не собеседницу, а милую малышку, глупенькую, восторженную, занятую разными женскими пустяками – косметикой, духами, нарядами… Все это очень возбуждало и поднимало самооценку. С подобной девушкой так просто чувствовать себя мужчиной, ведь разница между ею и тобой очевидна. В то время как Соня все больше казалась Диме одной из тех, о ком Пушкин писал в «Онегине»: «Не дай мне бог сойтись на бале…» А Диме как раз ужасно надоели эти «академики в чепцах», хотелось простоты и гендерной бескомпромиссности.
Конечно, с Соней его многое сближало. Оба любили науку, занимались генетикой, готовились защищаться на одной кафедре. Но к Наташе тянуло непреодолимо. Он все более склонен был признаться себе, что отношения с давней подружкой в общем-то исчерпали себя, а на Наташке чуть ли не жениться готов, несмотря на совсем недавнее знакомство.
Проходили дни. Дима дергался, но в конце концов все для себя решил. Сделавшись невольной помехой его теперь уже до конца осознанному счастью, Соня стала Диму раздражать. И он только ждал момента, чтобы объясниться. Трудно было подобрать слова, трудно сказать еще недавно близкому человеку: ты мне больше не нужна. Но расставание уже казалось неизбежным. Дима не сомневался, что любит свою трогательную Наташку по-настоящему, – Соня стала лишней.
Теперь он чаще, чем раньше, уклонялся от совместных поездок с работы домой. Даже если не было свидания с Наташей, намеренно задерживался на кафедре, общаться лишний раз не хотелось. Тяжело было продолжать имитировать эту затянувшуюся семейственность. Так что и в тот вечер он предупредил, что вернется позже, сказал, чтобы ехала без него. А сам твердо решил сегодня же объясниться, покидать все необходимое в сумку и уйти из ее дома навсегда.
Она встретила Диму хмуро. «Тем лучше», – подумал он.
Сначала хотел все-таки поужинать, так как был голоден. Но потом рассудил, что лучше уж потерпеть, покончить здесь со всем и потом, по дороге к себе, зайти куда-нибудь поесть.
– Нужно поговорить! – приступил он храбро, твердо намереваясь не тянуть и не размазывать, а быстро «снять все вопросы».
– Как торжественно! – заметила Соня. – Мне вообще-то тоже есть что сказать. Хорошо, я тебя слушаю, Дима.
Она оседлала стул, сложив руки на спинке и уткнувшись в них подбородком. Дима кивнул и, отведя глаза, приоткрыл было рот. Он хотел сказать сразу и резко – «Нам нужно расстаться»; но вместо этого, глубоко вдохнув, выговорил с запинкой:
– Сонечка, тебе не кажется, что наши отношения стали какими-то пресными… какими-то натянутыми?
– Кажется, Дима. Хорошо, что ты собрался наконец поговорить об этом. А то я уже думала, тебя все устраивает.
– Сонь, – вклинился он поспешно, – ты меня, наверное, не поняла. Я хотел сказать, что наши отношения СОВСЕМ изменились. И что с этим уже ничего не поделаешь. Нужно их просто прекратить.
– Прекратить? – удивилась Соня.
– Да, – жестко подтвердил Дима, глядя ей в глаза.
Соня растерянно молчала.
