– А как их можно прекратить? – спросила глупо, неловко слезая со стула и пересаживаясь на диван рядом с Димой.
– Ясно, что мы не подходим друг другу, – выдавил он, как мог, мягко. Его очень мучил этот разговор, но вопрос был решен. И по-настоящему хотелось только одного: поскорее вырваться от Сони, чтобы целиком принадлежать уже Наташе.
– Но… – начала она да так и застыла с приоткрытым ртом, определенно потрясенная неожиданностью.
Он тоже молчал, чувствуя страшную неловкость и больше всего желая сбежать. Но нужно же было, чтобы хоть что-нибудь случилось такое, что сделало бы бегство уместным. Не мог же он, не обращая внимания на ее ошеломление, просто встать и начать собирать вещи.
– Сонечка, ты прости меня, если можешь. Ну просто так получилось… Ты ведь и сама, наверное, видишь, что мы плохо стали с тобой жить. Все куда-то делось…
– Но ведь это временно, – растерянно перебила Соня. – Любые отношения переживают спады. А потом будет подъем. Это всего лишь кризис.
– Нет, Соня, нет, – досадливо поморщился Дима. – Ну поверь мне, так будет лучше.
– Но ведь этого не может быть! – воскликнула она, хватая его за руки. Ее жест и эта растерянность были так на нее не похожи, что Диме стало совсем не по себе. – Димочка, этого просто не может быть, – залепетала Соня. – Ведь я же… хорошая…
– Хорошая… – кивнул он, морщась от неловкости.
– Я же умная? И… симпатичная? – спрашивала так внезапно свихнувшаяся Соня – точно подаяния просила.
– Конечно… – подтвердил расстроенно Дима, думая только о том, что нужно дать ей выговориться и что скоро это закончится.
Соня заплакала и обняла его.
– Ты ведь пошутил, да? Скажи, что ты пошутил, – твердила она. – Мы же не просто так, мы пара, ну все же говорят, что мы красивая пара…
– Сонь, ну не мучь ты меня, – простонал он, размыкая ее руки. – Не могу я так больше. Ты же умница. Ну! Не раскисай.
Она продолжала плакать, а он стал собирать вещи в дорожную сумку. Ходил по квартире с несчастным лицом, словно у него зуб болел. Такое лицо казалось ему наиболее уместным в сложившейся ситуации. Наконец собрал все основное, подошел к ней, поцеловал в лоб и попытался отступить к двери.
– Нет! – крикнула Соня. – Не уходи, Димочка! Пожалуйста! Я ничего не понимаю. Димочка, это какая-то ошибка, ты совершаешь ошибку… Нет, подожди… Ну если что-то не так, нужно просто все исправить! Ну не уходи, поговори со мной! Дима! Мне плохо, мне ужасно!..
Она выла и хватала его за одежду – он просто не узнавал ее. Наконец Дима вырвался и ушел. А она осталась сидеть на полу, уткнувшись зареванным лицом в диван. Так проплакала до глубокой ночи. Потом, отупев от слез и горя, решила, что не нужно впадать в отчаяние. Что все еще можно исправить. И что утро вечера мудренее. И с этими утешительными мыслями Соня легла спать, и даже уснула ненадолго.
Проснулась она затемно. В первую секунду лежала спокойно, ничего не ощущая, во вторую накрыло ошеломлением: Дима ушел. Она вскочила с сильно бьющимся сердцем. На работу было рано. Ни есть, ни пить Соня не могла – ее тошнило от волнения. Она умылась, причесалась, оделась. Включила телевизор, пощелкала пультом. Ничто не цепляло, все раздражало, как навязчивый шум, и вызывало беспокойство. Соня попробовала убраться в квартире, но все валилось из рук. Наконец ей показалось, что можно уже ехать в институт, – и она выбежала из дома, спеша туда, где ждала ее страшная в своей непредсказуемости встреча с любимым.
На кафедре уже толклось полно народу. Соня, как могла, прятала свое горе от посторонних глаз, изображая трудовую озабоченность. Она пыталась заниматься делами, но ничего не получалось. На самом деле единственным ее делом в это утро было напряженное ожидание Димы. Но тот все не появлялся. Утешала мысль, что он никогда не отличался пунктуальностью и, значит, просто снова опаздывает, но скоро обязательно придет.
Она боялась встречи, однако не могла себе представить, что эта встреча не состоится. Ей необходимо было объясниться с ним. Казалось, от объяснения зависит вся жизнь. Наконец она услышала Димин смех и, мгновенно облившись ужасом дурного предчувствия, осторожно отправилась на звук, как крыса на дудочку Крысолова.
Дима болтал с коллегой в пустой аудитории. Дверь была открыта, его веселый голос разносился по коридору. Соня прислонилась спиной к стене, на мгновение закрыла глаза, призывая мужество, и заглянула в проем двери.
– Дим, – позвала она, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно, – можно тебя на пару минут?
Коллега подмигнул Соне.
– Вот любовь! Только расстались – и уже соскучились, – сказал он. – Ладно, я пошел. Воркуйте, счастливцы.
Соня остановилась и смотрела на Диму молча. «Не уходи! – про себя умоляла она. – Будь со мной, – заклинала беззвучно. – Будь со мной! Ты другой такой не найдешь». Он тоже молчал, надеясь, что разговор у нее сугубо деловой, рабочий какой-нибудь, а о личном они вроде уже все сказали друг другу.
– Дим, – прошептала Соня, подходя, – не может быть, чтобы ты вчера серьезно… Я не верю.
– Соня, – пробормотал он, страдая, – я серьезно. Ну… у меня все прошло. Ну что я могу поделать?
– Дима, – Соня пыталась говорить спокойно, надеясь быть убедительной, – Дима, ну сам подумай, мы четыре года вместе. Мы же не просто так. Все говорят – созданы друг для друга… Дима! Ты же совершаешь ошибку… – Голос срывался из-за спазмов в горле, Соня давила подступающие слезы. Она хотела бороться до конца. – Это ошибка, Дима.
В общем, Соня сама совершала типичную ошибку покидаемой женщины – напрасно теряла лицо, пытаясь поправить непоправимое. Хотя для всякого не замороченного любовью очевидно, что это бессмысленно, что разлюбившему уже ничего не докажешь и не объяснишь. И что сам разлюбленный потом будет жалеть об этих минутах постыдной слабости, но изменить в прошлом ничего уже будет нельзя.
– Соня, – сказал он, собравшись с духом, – это все. Я полюбил другую девушку. Просто отпусти меня. И прости, если можешь.
Все это Дима выпалил залпом и потом еще, после паузы, добавил:
– Если хочешь, останемся друзьями.
Она опустила голову. Трудно было дышать, еще тяжелее видеть его.
– Я поняла, – выдавила Соня и, не поднимая глаз, выбежала из кабинета.
Для нее наступили черные дни. На работе все уже были в курсе – и это приносило ежедневные дополнительные стрессы. Смотрели кто вопросительно, кто соболезнующе. А то и прямо спрашивали, как она, не тяжело ли оттого, что Димка ушел. Пытались утешать, ругали Димку последними словами. Ее тошнило и от сочувствия, и от любопытства, вообще от всякого взгляда в ее сторону, от всякого разговора. Мечтала об одиночестве… В ответ на вопросы делала непонимающее лицо, реагировала пожатием плеч и отворачивалась. Или переводила разговор на другие темы.
Нужно было работать, нужно было общаться. А хотелось одного: оказаться дома и лечь лицом к стене. Но целый день, много часов Соня была на людях и играла мучительную роль, чтобы скрыть от посторонних глаз свой сокрушенный мир. А глаза эти были безжалостны – одним уже тем, что смотрели на нее.
