Элейн почувствовала взгляд Мэтью еще до того, как открыла глаза. Это было утро Рождества, и она не смогла не вспомнить о том, как изменилась ее жизнь, когда Чарльз вошел в ее кухню в прошлое Рождество.
– Доброе утром, красавица, – сказал Мэтью, нежно поглаживая ее щеку.
– Доброе утро, – прошептала Элейн. – Дети уже встали?
Он кивнул.
– Они ждут нас внизу. Мы решили дать тебе поспать подольше.
Элейн посмотрела на своего мужа, мужчину, который так искренне ее любит. Разумеется, она тоже его любит. Как она может его не любить? Он ее партнер. Он ее лучший друг.
– Мама! Папа! – Элейн услышала снизу нетерпеливый голос Джека.
– Иди к ним, – сказала она Мэтью. – Скажи им, что я спущусь через минуту.
Муж поцеловал ее в лоб и отправился в гостиную. Услышав его шаги на лестнице, Элейн встала и подошла к окну, выходившему на улицу. Сердце у нее сжалось, когда она посмотрела на дом, в котором жил Чарльз. Ее Чарльз. Перед домом стояла табличка с надписью «Продается», хотя дом был продан неделей раньше приятной семье из Кливленда. За три дня до этого приехал фургон для перевозки мебели, и Чарльз с дочкой уехали.
Элейн коснулась холодного стекла, пальцем обвела контур дома, вспоминая, как Чарльз посмотрел на нее перед отъездом. Тогда она снова почувствовала себя во власти его любви и мгновенно бросилась в его объятия. Ее затопили радость и стыд, ведь она любила мужчину, который не был ее мужем. Любила мужчину, с которым она никогда не будет жить вместе, потому что у нее уже есть мужчина, с которым она живет.
В четверг вечером она принесла Чарльзу и его дочке рулетики с корицей, и он рассказал ей, что ему предложили работу в Сан-Франциско.
– Поедем со мной, – взмолился он. – Давай начнем жить вместе. Пожалуйста!
Никто никогда не узнает, как сильно Элейн хотелось бросить рулетики с корицей на пол, взять Чарльза за руку и улететь с ним из города первым же рейсом. Они могли бы быть вместе, со всем остальным разобрались бы позже. Один раз в жизни она последовала бы за своим сердцем, не руководствуясь разумом. Она могла бы выбрать любовь. Но вместо этого Элейн почувствовала дрожь в самой глубине ее существа: она знала, что никогда не смогла бы оставить Мэтью. Такой поступок не был частью ее ДНК. Ни ради великой любви, ни ради истинной любви, ни ради единственной любви в ее жизни Элейн не могла бы сделать это.
Поэтому она попрощалась с Чарльзом. Элейн поцеловала его и ушла домой, рухнула на стул в кухне и сожгла мини-кексы, которые пекла для рождественской распродажи в школе Эллы.
– Мама, ты идешь? – Элейн обернулась и увидела дочку, стоявшую на пороге.
– Да, дорогая, – ответила она, беря себя в руки.
В гостиной рождественские подарки открывали так же поспешно и радостно, как это случалось каждый год. Потом в доме снова стало тихо. Когда Мэтью встал, чтобы сварить кофе, Элла неожиданно взвизгнула. Она подбежала к елке и вытащила из кучи смятой оберточной бумаги и разорванных коробок маленькую коробочку в золотой бумаге, оставшуюся незамеченной.
– Смотрите! – воскликнула девочка. – Еще один подарок!
Она замолчала и прочитала надпись.
– Это для тебя, мамочка.
Элла протянула коробочку Элейн, и та некоторое время смотрела на нее с осторожностью, потом развязала бант и развернула золотую бумагу. Подняв крышку, Элейн удивленно замерла, а потом ее сердце наполнилось радостью. Внутри лежал брелок для ее браслета: крошечный воздушный шар на серебряном креплении.
– Я… – начала она, но голос ее дрогнул. – Это…
Элейн замолчала. В комнату вернулся Мэтью с двумя чашками кофе.
– С тобой все в порядке, мама? – спросила Элла, обнимая ее.
– Да, дорогая, – сквозь слезы ответила Элейн.
– Это брелок для твоего браслета? – с придыханием спросила Элла.
Элейн кивнула.
– Это Санта тебе принес?
Мэтью ей улыбнулся.
– Санта сожалеет о том, что не сразу понял, какого подарка ты ждешь все эти годы.
Джек и Элла побежали наверх в свои комнаты, чтобы поиграть с новыми игрушками. Мэтью устроился рядом с Элейн на диване.
– Я подумал, что ты можешь украшать браслет нашими общими воспоминаниями, – сказал он, глядя, как она прикрепляет новый брелок к браслету на запястье. – Давай начнем с того, что полетаем на воздушном шаре. Что ты об этом думаешь?
– Да, – сквозь слезы ответила Элейн. – Конечно.
* * *
Я вздохнула и посмотрела на следующую страницу книги. На ней я написала «Агапе». Безоговорочная любовь, исполненная альтруизма. Это любовь Мэри и Луки. Я никогда не говорила об этом моей подруге, но я случайно видела их вдвоем в ресторанчике «У Джулии». Я зашла за едой навынос после встречи с поставщиком цветов. Я помнила, как изменилось мое зрение, и то, как у меня потеплело на сердце в ту минуту. Потом я начала писать.
Услышав гудок подъехавшего такси, Мэри взяла сумку, заперла за собой дверь. Всю дорогу до больницы она чувствовала, как толкается ребенок. Девочка. Ее девочка. Мэри подошла к администратору, потом заполнила бумаги, сидя на неудобном стуле. Илай должен был бы сидеть с ней рядом. Но когда она закрыла глаза, перед ней всплыло лицо Луки. Мэри моргнула. «Забавно, как поворачивается жизнь», – подумала она.
– Миссис Шерман?
Мэри подняла глаза и увидела женщину лет двадцати с колечком в носу.
– Если вы готовы, то я отвезу вас в палату.
Мэри кивнула, протянула ей заполненные документы и пересела в кресло-каталку. Сумку она поставила себе на колени и откинулась на спинку, пока женщина катила коляску к лифту. Кабина остановилась на третьем этаже. Когда двери открылись, Мэри увидела в отдалении человека, которого она узнала сразу. Поначалу она не поверила своим глазам, но мужчина ее тоже увидел. Мэри открыла было рот, но двери лифта уже закрылись.
– Вы увидели знакомого? – спросила сопровождающая.
– Да, – ответила Мэри. – По крайней мере, я так думаю.
В палате на пятом этаже она переоделась в рубашку, в которой ее огромный живот едва помещался. Мэри долго смотрела на себя в зеркало в ванной комнате. Ей не понравились собственные волосы, небрежно собранные в конский хвост. Она как парикмахер-стилист могла бы и лучше подготовиться к встрече с дочкой. Но для стрижки или окраски времени не было. Накануне врач на приеме нервничал из-за высокого давления Мэри, поэтому стимуляцию назначили на Рождество.
Вернулась медсестра, и Мэри молча наблюдала за тем, как она подсоединяет разные проводки к ее животу и рукам. Конечно же, Илай не приедет. Он в Нью-Йорке или в Париже со своей новой подружкой. Счастливое избавление, подумала Мэри, укладываясь на больничную кровать. Но все же ее переполняло ощущение одиночества. Прибор, следящий за сердцебиением ребенка, негромко попискивал рядом. Медсестра попросила Мэри вытянуть правую руку, чтобы она могла поставить ей капельницу. Мэри закрыла глаза, когда игла воткнулась ей в руку. Она почти не почувствовала укола. В каком-то странном онемении она вообще почти ничего не чувствовала.
