– Член партии, – сказал я, чувствуя, как в желудке шевелится что-то тяжелое и неприятное. – И какой, если не секрет, партии?
Цепов исподлобья покосился на меня.
– Той самой партии, Колесов. Которой надо партии.
Мысленно я выругался, перебрав за долю секунды все знакомые мне матерные слова. А таких слов у меня в запасе было много, уж поверьте.
– Вот оно что, – сказал я.
– Так что… – мялся Цепов. – Мне, в общем, как бы намекнули, что версия у нас есть, подозреваемый есть. Надо его брать, а потом раскручивать по полной. Ну, как это обычно у нас делается. Колоть на сознанку, в общем.
Резиновая дубинка. Карцер. Пластиковый пакет и скотч. И несколько суток физического и психологического давления, достаточных, чтобы сломался и взял на себя все, что нужно, даже физически крепкий и волевой человек. О да, я знал, как это обычно у нас делается. Так делалось в девяностые. Так после короткого, буквально в 10—12 лет, перерыва делалось сейчас.
– Вот оно что, – повторил я. – Разрешите идти?
Цепов набычился.
– Не делай вот только такую рожу. Мне самому это все не очень нравится. Но мы тут подневольные люди. Что скажут, то мы и делаем. Это наша работа. Понимаешь?
Я вспомнил день, когда давал присягу. В тексте присяги наши задачи раскрывались совсем иначе.
– Конечно, – заверил я Цепова и вышел из кабинета.
Как интересно все поворачивалось. Если Маслов был прав и заказчиком убийства Туманова являлся его первый заместитель Пинженин, то у того помимо основной выгоды – скрыть хищения золота – открывались и вовсе прекрасные перспективы. Теперь он был едва ли не героем, возглавившим предприятие в минуту, когда злодеи и враги убили его предшественника. Плюс место в общественной палате, где он успел перезнакомиться с большинством высоких ментовских начальников. Плюс грядущие выборы, после которых Пинженин и вовсе получит депутатскую неприкосновенность и окончательно перейдет в разряд небожителей.
Кто сказал, что 90-е закончились в 90-е? Иногда мне казалось, что 90-е – это не временной отрезок, не перманентное состояние, а хронический диагноз того, что творится вокруг.
Я вернулся в кабинет, чтобы в одиночестве обдумать дальнейшие шаги. Но обдумать не получилось, потому что в кармане завибрировал сотовый. Звонил Ширшов.
– Да, Володь.
– Я у Ефремова, – поведал Ширшов.
– Так вези его в отдел.
– Не все так просто, – помедлив, откликнулся Володя. – Мы сейчас стоим перед ноутбуком, к которому подключен мобильник. Компьютер записывает все, что творится в трубке. Трубка на связи с Масловым. А сам он едет на встречу.
– На какую еще, твою мать, встречу?
– Они вроде как его бывшую жену похитили. Предлагают обмен. Понимаешь?
Я выругался. На этот раз не мысленно, а вслух.
– Где?
Когда я бежал на улицу, где отчаянно моросил настырный дождь, я молил только об одном – чтобы моя колымага в этот раз не подвела.
Маслов
Кирпичный завод находился на самой окраине города. Разбитая – какая же еще? – асфальтовая дорога, захлебывающаяся от колыхавшейся под градом дождя жижи, тянулась вдоль лесопосадки слева и старого бетонного забора этого, забытого и богом, и людьми, предприятия справа. Таксист угрюмо косился на меня в зеркало заднего вида.
– Все нормально?
Я отвел взгляд от окна и заставил себя открыть рот:
– Да.
– Здесь же… заброшено все. Нет никого.
– Едем к воротам.
Таксист покачал головой, но продолжил крутить баранку.
Ворота показались прямо перед нами, выплыв из дождя, как корабль-призрак выплывает из тумана. Дорога упиралась в него и с облегчением заканчивалась. Сразу за воротами – точнее, просто проездом – царила лишь грязная жижа. Таксист затормозил, угрюмо обернулся.
– Может, подождать здесь?
– Спасибо, не стоит, – я уныло, но в общем-то искренне, потому что такое беспокойство со стороны совершенно незнакомого человека было слишком странным в наше дикое время, улыбнулся ему и протянул деньги. – Сдачи не надо.
Я вышел из машины. Таксист тронулся. Автомобиль сделал дугу вокруг меня, разворачиваясь, и загромыхал по ухабам. Через несколько секунд звуки двигателя затихли, поглощенные гулом дождя. Вода лила, как из ведра, и я промок за считанные секунды.
Сняв бесполезный капюшон, я вошел в ворота заброшенного кирпичного завода. Предприятие не функционировало целую вечность – конвейер остановили около 20 лет назад, когда люди в нашей стране перестали строить, вместо этого начав выживать. Шагая по скользкой грязи, царящей здесь повсюду, я старался не оступиться – а это было непросто. Вокруг проступали очертания далеких заводских труб и приземистых, полуразрушенных цехов. Я шел вперед, по лодыжки утопая в проклятой грязной жиже.
А потом увидел их.
Черный внедорожник Фомы стоял на большом пустыре, раскинувшемся между двумя заброшенными цехами. Окна задраены, по тонированному непроницаемому стеклу дробью тарабанил дождь. Я продолжал идти, вытирая заливавшую глаза воду, пока до автомобиля не оставалось около 10 метров. В этот момент распахнулась водительская дверца, и из автомобиля, брезгливо морщась от необходимости марать свои лакированные ботинки, что-то жующий Фома. Он подошел, глядя на меня, как на просроченный фарш на прилавке самого плохого в мире магазина.
– Руки поднял, – сказал он.
– Где Ольга?
– Руки поднял. И без глупостей. Ты на мушке.
Я подчинился, расставив руки в стороны. Фома быстро прошелся по моим карманам. Нащупал нож. Поиграв им, отбросил в сторону. Затем в карманах мокрых джинсов обнаружил оба телефона.
– Почему два?
– Люблю быть на связи.
Фома потыкал кнопку на телефоне Ольги. Мобильник был отключен, и дисплей никак не реагировал. Затем точно так же он проверил телефон Стаса. Выбор кнопок здесь был гораздо более богатым, но Фома ткнул лишь одну – кнопку, включавшую и отключавшую экран, а во время разговора обрывающую связь. Кнопка была сломана, как и практически все остальные кнопки на этом телефоне, поэтому аппарат ответил молчанием и черным экраном.
– Они оба вырублены.
– Я люблю быть на связи, но экономлю энергию, – сказал я.
– Придурок, – хмыкнул Фома.
– Телефоны не выбрасывай, пожалуйста. Они мне еще пригодятся.
Фома снова хмыкнул, обнажив покрытые крошкой от перемалываемых орешков зубы:
– Очень в этом сомневаюсь, братан. Но как скажешь.
Он бросил телефоны во внутренний карман куртки, а потом обернулся на внедорожник и крикнул, махнув рукой:
