В марте сорок третьего Пумпянского тоже снесли вниз, под библиотеку.
Петербург вымирал, а крысы неуклонно плодились. (Да-да, конечно, город тогда назывался иначе – Ленинград, но кэльфы новое имя не приняли и никогда между собой им не пользовались.)
Последний снаряд упал на город 22 января 1944 года.
Побежденный Фимбульветер оставил его после себя разбомбленным, растерзанным, обессилевшим и – заполоненным крысами, немедленно набрасывающимися на продукты, начавшие поступать на склады. Теперь спасение города зависело… от кошек.
Но выживший кот на весь огромный город был один – Максим. Ходячий облезлый скелет. Шерсть с него сыпалась клоками, когти не убирались, от слабости он не мог даже мяукать. Чтобы уберечь Максима от съедения голодными домочадцами, хозяйка запирала его в комнате на несколько замков. То, что Максим выжил, – чудо! Посмотреть на кота-блокадника потом приходили целые экскурсии. И он, сознавая свою значимость, жил еще очень долго, умерев от старости лишь в конце пятидесятых.
Много позже город воздаст должное четвероногим защитникам и верным друзьям – в самом центре, на Малой Садовой, установят памятнике коту Елисею и кошке Василисе.
А тогда, после прорыва блокады, Петербургу требовались кошки. Много. По стране была объявлена кошачья мобилизация. Первой прибыла «мяукающая дивизия» из Ярославля. Четыре вагона. Обживались и осматривались прибывшие недолго – работа! Практически каждый блокадник хотел иметь в своей квартире кошку, за хвостатыми солдатами выстраивались очереди, конечно же, развернулась и спекуляция – на черном рынке кошка стоила 500 рублей, в десять раз дороже килограмма хлеба. Наступление на крыс было мощным и безжалостным, но, увы, численности ярославцев на весь город не хватало.
В конце войны прибыло еще пять тысяч кошек из Сибири. Крысы отступили. Часть сибиряков поступила на службу во дворец. Понятно, это были совершенно не подготовленные к работе коты, непрофессионалы. Крыс и мышей они истребляли, но к искусству оставались совершенно равнодушными, и даже когда из эвакуации вернулись коллекции и Эрмитаж стал снова действовать как музей, сибиряки не могли понять, отчего люди так трясутся над какими-то картинками, склянками, фитюльками.
Вышедшие из подземелий кэльфы, число которых тоже изрядно убавилось, немедленно приступили к воспитанию эрмитажных котов. Увы, процесс этот шел сложно и не очень успешно. Должно было вырасти новое поколение, родившееся уже тут, во дворце, с младых ногтей впитавшее пиетет к сокровищам и стремление их охранять.
Тут-то Сохмет, извлеченная из хранилища, где, укутанная и запечатанная, спокойно отсиделась весь Фимбульветер, возобновила свои черные дела. Для начала вступила в тайный сговор с крысами, мечтающими о реванше.
Тогдашний котрифей котов обожал. И по службе, и по душе. Коты свободно разгуливали по Эрмитажу, путались под ногами гостей, спали в залах и на лестницах, то есть крысам места не оставалось. По плану Сохмет, первыми дворец должны были покинуть именно коты.
Чего она добивалась? Того же, чего и всегда: опустошения дворца, его запустения и гибели и в итоге – собственного воцарения в отвоеванном пространстве, а потом и во всем городе.
Годами она внушала необразованным сибирякам, что главные тут – они, что это для них построен и действует этот роскошный дворец, а картины на стенах и утварь в коллекциях присутствуют исключительно для кошачьего комфорта и уюта.
Образовательная и воспитательная деятельность кэльфов, деликатная и ненавязчивая, по всем статья проигрывала напору и наглой бесцеремонности уроков Сохмет.
И коты купились! Ни с того ни с сего они вдруг стали метить углы во дворце, прыгать на картины, стараясь их поцарапать, шкодничать в кладовых.
В один из зимних дней, пасмурных и тревожных, смотрительница, вошедшая поутру в тронный зал, онемела от изумления и ужаса: на алом императорском троне, развалясь, лежала бело-рыжая кошка Машка, в пузо которой тыкались четыре крошечные слепые мордочки.
– Что ж ты, зараза такая, на трон-то залезла? – расстроилась смотрительница. – Изгваздала все вокруг. Неужели другого места не нашлось? Сейчас делегация придет, уволят меня к чертям собачьим! А ну-ка давай я тебя вместе с потомством в служебку отнесу.
Машка нагло сощурила глаза, но с места не двинулась. Когда смотрительница вернулась с коробкой для переноски и подошла к трону, Машка мгновенно напряглась, вскочила и прыгнула на женщину, вцепившись когтями в висок. Та заорала дурным голосом, прибежали другие смотрительницы, охрана: по лицу страдалицы кровь ручьем, думали, глаза лишилась, а на троне вздыбленная Машка, типа, кто следующий? Подходи!
А буквально через несколько дней, когда еще тронные страсти не улеглись и пострадавшая смотрительница с заштопанным виском сидела на больничном, случилось второе позорное ЧП.
Котрифей, усевшийся поутру за рабочий стол в отличном настроении, обнаружил перед собой… прямо на документах… свежую кошачью кучу. Оторопевший, не верящий своим глазам, он вскочил и тут же услышал под ногами недовольный сердитый взвизг: из темноты подстолья злобно светились два горящих зеленых глаза серой молодой красавицы, любимицы котрифея – Муськи, видимо, пробужденной от сладкого сна его тяжелой пятой.
– Вон! – закричал котрифей. – Немедленно всех котов вон! В двадцать четыре часа!
Приказы котрифея в Эрмитаже не обсуждаются. Котов изгнали.
Сохмет, воодушевленная первой победой, ликовала! Той же ночью она призвала крыс. И они пришли. Не одна, не две, сразу толпой. За первой толпой потянулись родственники, следом – знакомые, потом знакомые знакомых…
Хранителям до сих пор помнится, как крысы выводили потомство в шкафах служебных помещений, прогрызали дыры в дверях и стенах хранилищ, плодились в вентиляционных шахтах, перерезали провода сигнализации, обгрызали половые ковры и углы шпалер.
Коты нового набора – собирали-то с миру по нитке, всех брошенных, бездомных, подвальных – оказались еще проблемнее сибиряков: низшая городская каста совершенно не желала заниматься ничем, кроме охоты на грызунов. Кэльфам снова пришлось ждать появления потомства и начинать все образовательные программы заново.
Как раз в этой третьей битве с крысами Сова себя геройски и проявила.
Сейчас она громко хлопала глазами и стучала клювом по клетке, требуя, чтоб ее выпустили на законную ночную прогулку. Поскольку все кэльфы были заняты, про Сову забыли.
– Чего шумишь? – Шона открыла клетку. Сова вылетела, приосанилась.
– Мышей не встречала?
– Откуда бы им тут быть? – удивилась Шона.
– Мне видение было, – важно проговорила Сова. – Скоро набежит видимо-невидимо. Эх, повеселимся!
– Не каркай, – строго оборвала ее мечты Шона.
– А котов не будет. – Сова не слышала. – Сгинут. Давно пора. Меня вчера чуть не съели, еле от Адмиралтейства крылья унесла.
