– Ты говорил, что она тебе надоела. Сказал, что скоро мы отрастим себе плавники.
– Это была просто шутка.
– К тому же я не хочу готовить рыбу, меня воротит от ее запаха.
София поцеловала его и ушла, позвякивая связкой ключей. Он услышал, как она что-то напевает по пути в кухню. Удивительные создания женщины. Кто бы мог подумать, что Софию так развеселит визит к матери? Ее настроение менялось каждый день. Вчера, когда он предложил взять еще одну служанку, она рассердилась:
– Я справлюсь. Хватит и Марии.
– Одной служанки мало для большого хозяйства, – рассудительно заметил он.
– Я не хочу, чтобы в доме появился новый человек. Только не сейчас. Может, после родов.
Ну конечно, ведь она носит его ребенка. Корнелис жену обожал и готов был терпеть все ее причуды. Был прекрасный вечер. Корнелис взял свою трубку и газету, вышел на улицу и сел на стуле у входной двери. Солнце, пробиваясь сквозь кроны лип, яркими пятнами испещрило его дом. Господин Моленар, устроившийся на соседнем крылечке, кивнул и улыбнулся. Корнелис сидел тихо и спокойно, читая о злокозненной политике Людовика III. Как вероломны французы и как продажны испанцы! А здесь – мирный золотистый вечер. Семьи выходят из домов, чтобы посидеть на ступеньках. Дети играют у ног родителей. Мария подошла к каналу и вылила бадью с помоями. Какая у нее стала пышная, цветущая фигура! В других странах со слугами обращаются как с рабами, а здесь, в нашем просвещенном городе, они скорее члены семьи. Корнелис услышал, как София и Мария смеются в кухне, словно две сестрички. У них какие-то свои секреты – почему бы и нет, раз их это забавляет?
Мысли приняли иное направление. Корнелис вспомнил о настоящих сестрах Софии и о том скверном положении, в котором они оказались пять лет назад, когда он впервые появился у них в доме. Их отец был еще жив, когда его объявили банкротом. Судебные приставы забрали из дома печатный пресс и остальное оборудование, в верхнем этаже пришлось поселить жильцов. Девочки с матерью ютились в двух комнатах на нижнем этаже и едва сводили концы с концами, подрабатывая шитьем.
Партнер Корнелиса, с которым он имел дела в Утрехте, организовал их знакомство. Корнелис был богатым вдовцом, искавшим новую жену, а в семье имелись три дочери на выданье. София, старшая из сестер, угостила его булочками с пряностями. Как она была тогда хороша: застенчивая и неловкая, но совсем не глупая. Еще бы, ведь выросла среди книг. София знала старых мастеров, и в тот день они приятно провели время, беседуя о сравнительных достоинствах Тициана и Тинторетто.
А он много мог ей рассказать! Она была мягкой глиной в его руках, плодородной почвой, куда он мог посеять самые прекрасные цветы. И она не отвергла его ухаживаний. Конечно, София вела себя с подобающей девице сдержанностью, но Корнелис ясно видел, как тепло она приняла его предложение прокатиться в экипаже. Помнил тот день до мельчайших деталей: прошлое в его памяти было ярче и живее настоящего.
Они проехались по окрестностям городка. София прильнула к открытому окну, зачарованно смотрела на поля, пасущихся животных, длинные ряды ив, – будто ребенок, который видел все в это впервые. Ему подумалось: вот дочка, которой у меня никогда не было. Он смотрел на ее затылок и шею – нежную кожу под мелкими завитками волос, – и хотелось осторожно погладить их. Его вдруг охватило сильное желание. «Разговор двух тел» – так он называл плотские отношения со своей первой женой. Приятное, уютное общение. Но теперь все было по-иному. Это юное создание вызывало в нем страстное стремление ее защитить, и не менее страстное – овладеть ею. Сердце разрывалось пополам.
Над головой в лазурном небе клубились облака. Внизу раскинулось огромное поле, на котором крестьяне белили лен. Длинные, прямые, как линейки, ленты полотна тянулись куда-то к горизонту. Из-за облаков выглянуло солнце. Полосы льна вспыхнули ослепительно белым. Стало видно, как по ним ползут облачные тени. Вдалеке копошились маленькие фигурки, разворачивая новую ленту. София указала на них:
– Смотрите! Можно подумать, будто земля ранена, а они ее лечат, заматывая в бинты.
Что-то сжалось у Корнелиса в груди. Именно в этот момент он влюбился в Софию по-настоящему.
Солнце садилось за соседними домами. Щипцы высоких крыш врезались в небо, как неровный ряд зубов. Корнелис поежился и встал. Вспомнил поле с полосами льна. Весь мир теперь казался ему таким полем, куда скоро придет его драгоценное дитя. И эти белые ленты станут пеленами, в которые завернут малыша, чтобы он был крепок и здоров. Его вера снова возродилась; Господь наконец услышал его молитвы.
Радостная мысль. Тогда почему так скверно на душе?
31. София
Всегда веди себя с осмотрительностью человека, на которого смотрят десять глаз и указывают десять пальцев.
Конфуций
«Я хочу держать тебя в объятиях и чувствовать, что ты спишь». Эта строчка из письма запала мне в сердце. Ян писал немного наивно: он был ремесленник, художник, по сути, малообразованный, меньше, чем я. Но после него мне всегда казалось, что слова любви должны звучать по-детски неуклюже. Мы решили вместе провести ночь. И не одну, а две – чтобы хоть немного утолить мою жажду. Мужу я сказала, будто отправлюсь в Утрехт. Он не сомневался, что я уже написала своей семье и рассказала о беременности. Теперь им не терпится меня увидеть. Мне было тяжело подводить их – так же тяжело, как и Корнелиса. Я знала, что когда-нибудь мне все-таки придется к ним поехать, но старалась оттянуть этот момент: они знали меня слишком хорошо, чтобы не заметить ложь. Особенно младшая сестра Катрин: вот уж глазастая особа, она сразу поймет – со мной что-то не так. Рано или поздно я с ними увижусь, но не сейчас.
«Давай проведем эту ночь вместе». Я не могла поверить, что это действительно случится. Днем, когда я приходила в его студию, там всегда кто-нибудь находился: то ученик, то слуга. Один раз к нему явился заказчик, чтобы посмотреть работы Яна, и мне пришлось спрятаться за занавеской. А по вечерам – даже когда мужа не было дома – выходить было рискованно. Летом темнело только к девяти часам. Я потеряла своего главного союзника – темноту, которая, точно черный плащ, прятала меня от соглядатаев. Даже если мне и удавалось прийти, у нас оставался лишь час. В десять ночная стража трубила в свои рожки, и горожане расходились по домам. До чего мы честные и работящие: в десять все уже спим в кроватях, верные жены и мужья. Амстердам не самый лучший город для любовников: на каждого, кто поздно появится на улице, смотрят с подозрением.
Было позднее утро. Корнелис ушел на работу, и я осталась одна. Он передал мне подарки для моей семьи. Пришлось спрятать их на чердаке. Почему-то это показалось мне еще более ужасным, чем все мои прошлые обманы.
Выходя из дома, я перекрестилась и вознесла молитву о благополучном путешествии. Ни одна морская буря не внушала мне такого страха, как эти солнечные улицы. И весь испанский флот с его пушками и ядрами не казался таким опасным, как мои мирные соседи, отправлявшиеся на рынок за покупками.
