Ян еще не совсем отошел со сна. Ему показалось, будто доктор имеет в виду Софию. Только потом он понял, о ком речь.
– Я вам очень благодарен, – пробормотал Ян, застегивая рубашку.
– Пришло время подвести баланс. – Доктор кивнул на слугу. – Мы можем говорить откровенно?
Ян покачал головой. У него разрывался мочевой пузырь. Почему бы доктору не прийти попозже, когда он будет лучше соображать? Трудно думать об оплате вещей, которые кажутся тебе совершенно нереальными.
– Сходи в кухню и принеси вина доктору Соргу, – обратился Ян к Герриту.
Тот ушел.
– Итак, мы договорись об оплате моих услуг и работы акушерки, – произнес доктор Сорг. – Плюс небольшая доплата за… похоронную команду. Изначально она не входила в наше соглашение. – Он передал Яну листок бумаги. – Но это всего лишь незначительная прибавка к общей сумме расходов.
– Давайте так: вы придете ко мне сегодня вечером, и мы сделаем окончательный расчет.
Ян объяснил ситуацию. Месяц назад он приобрел за большие деньги луковицу «семпер августус». Садовод, который ее вырастил, мистер ван Хогхеланде, до сих пор в глубокой тайне хранил луковицу у себя.
– Вы знаете, как менялась стоимость этого сорта в последние дни? – Ян возбужденно повысил голос. – Сначала цена удвоилась, потом снизилась, а вчера, если верить полученной мной информации, взлетела вчетверо и сегодня утром еще выросла!
Но на доктора его слова не произвели впечатления. Он сидел, молча сплетая и расплетая пальцы.
– Так вот, я пойду и заберу свою луковицу, – продолжил Ян. – На Петушьем рынке есть несколько торговцев, готовых купить ее в любой момент. В конце дня деньги будут у вас!
В дверь постучали. Геррит вернулся с каким-то пареньком. Ян не сразу узнал его.
– Я пришел забрать деньги за билеты, – заявил парень.
– Какие билеты? – удивился Ян.
– За билеты в Батавию, на «Императрицу Востока».
– Но мы договорились, что я заплачу в день…
– Хозяин сказал, что поскольку вы уплывете на рассвете, надо заплатить сейчас.
– Так вы уезжаете? – резко спросил доктор.
– И больше не вернется, – вставил Геррит.
– Ладно, ладно! Я все устрою. – Ян повернулся к доктору: – Приходите сегодня в шесть. К тому времени у меня будут деньги.
Наступило молчание. Доктор Сорг посмотрел на художника, на собранные вещи в комнате и на нетерпеливо ждущих кредиторов.
– Я бы предпочел подождать здесь, – произнес он, – если вы не возражаете.
– Что? – воскликнул Ян.
– При всем уважении, учитывая особенности моей работы… и тип людей, с какими приходится иметь дело… я думаю, вы понимаете… Предосторожность не помешает.
– Вы боитесь, что я удеру? – Ян не верил своим ушам. – Вы это хотите сказать? Я сбегу, не расплатившись?
Врач пожал плечами:
– Я не хотел бы ставить вопрос таким образом…
– Вы мне не верите?
– Не принимайте это на свой счет. Просто мне будет гораздо спокойнее, если мы с вами останемся дома, а за своей… вещью вы отправите слугу.
Ян вскочил.
– Тогда почему бы вам не пойти со мной? – Он шагнул к двери. – Если вы не хотите упускать меня из виду, пойдемте все вместе. Втроем.
– Мне сказали, что я должен оставаться с вами, – возразил парень. – Не уходить из дома, пока не получу деньги. Такие мне дали указания.
Ян переводил взгляд с одного посетителя на другого. Доктор Сорг рассматривал свой рукав. Парень комкал в руках шляпу, словно пытаясь слепить из нее пирожное.
– Пошлите своего слугу, – произнес доктор. – Тогда мы сможем благополучно завершить… наше дельце.
Ян тяжело опустился на кровать. Геррит с его вечно помятой физиономией и простоватым видом озадаченно поднял брови. Он не понимал, что происходит, но был огорчен тем, что у хозяина возникли проблемы.
Скверное дело. Ян мог бы доверить Герриту свою жизнь, но… Геррит ждал его решения, все остальные тоже. Ян отвел слугу в кухню.
– Геррит, ты слышал, что сказал этот парень. Я хочу дать тебе одно поручение. Его надо выполнить срочно. Никаких задержек, понимаешь? Считай, что это последняя услуга, о какой я тебя прошу, – в память о прежних временах.
Тот кивнул:
– А что я д-д-должен делать?
Он всегда говорил с запинкой, словно язык с трудом умещался у него во рту. Ян лихорадочно соображал. Главное, чтобы Геррит не догадался об огромной ценности пакета, который ему предстояло доставить из дома Класа ван Хохгеланде. Художник с ужасом представлял, что может сделать Геррит – его преданный и честный Геррит, – если поймет, что у него в руках сумма, на которую можно купить целый дом на Принзенграхт. Тут и святой не устоит. Даже если слуга не сбежит с его луковицей, у него возникнет сильное искушение похвастаться. Ян уже воображал, как Геррит встречает компанию своих приятелей-пьяниц, тычет пальцем в сверток и с ухмылкой говорит: «Ни за что не догадаетесь, что у меня тут за штука». Если луковицу не украдет Геррит, вероятно, что это сделает кто-нибудь другой. Дружки у него были еще почище тех, с какими водился Ян.
Значит, надо придумать какое-нибудь дополнительное поручение, которое замаскирует главную задачу. Ян сунул деньги в руку Геррита.
– Во-первых, купи мне красок – я составлю тебе список. Во-вторых, мне нужно полдюжины коричных пирожных, чтобы угостить этих господ. Сходи за ними в лавку. Кроме того, ты должен доставить мне пакет. Я дам тебе адрес. – Ян дрожащей рукой написал пару строк на листке бумаги. – Это в Сарфатистраате, на другом конце города. Сделаешь?
Слуга кивнул.
– Только сразу возвращайся обратно!
– Да, господин.
Геррит повернулся к двери. Ян похлопал его спине, словно отец, впервые отправлявший сына в большой мир.
Художник встал у окна и смотрел, как Геррит ковылял по улице. По крайней мере, он шел в верном направлении.
«В руках этого человека моя жизнь», – подумал Ян.
48. Корнелис
Старик… немеет плоть, но сердце горячо.
Он знает: рядом с ним нет места для других.
Вот почему он строг и сух в делах, стремясь
Путями Господа туда, где вечность ждет.
Д.П. Перс, 1648 г.
Коренлис писал извещение о смерти жены. «Тринадцатого числа сего месяца, в одиннадцать часов вечера, моя возлюбленная супруга София, по воле всемогущего и всемилостивейшего Господа, после продолжительных родов покинула сей грешный мир и вознеслась в блаженство вечной жизни…»
На этой фразе он остановился. Ему вдруг стало ясно, что он полностью утратил веру. Написанные им слова являлись всего лишь значками на бумаге – набором благочестивых выражений, значивших не больше чем счет за штуку полотна или кипу хлопка. Даже меньше. Они были вовсе лишены смысла.
