— Должно быть, она перепугалась до смерти, — задумчиво произнесла я, вращая в пальцах бокал.
— Как и ваша собака, — согласилась Триш, выливая остатки вина в бокал. — Скуля, она спряталась за юбку сестры и сделала вид, что кроме мужчин ее ничего не интересует. Готова поспорить, целую неделю Джед получал в постели то, о чем раньше не смел и мечтать.
Приближалась полночь. Движение на шоссе почти прекратилось. Вытянув ноги на перила веранды, я спросила:
— Кто ее убил, Триш?
— Знаешь, дорогая, сказать по правде, в свое время я гадала, не сделал ли это кто-либо из женатых мужчин нашего города. Если Дженни вздумалось доказать себе, что в этом отношении у нее все в порядке, она, возможно, пристала к кому-нибудь слишком сильно, а потом — как это произошло со мной и Кей — попыталась пойти на попятную, но только с ним это уже не прошло.
Когда фраза начинается со слов «сказать по правде», я всегда интуитивно настораживаюсь. Так говорят как раз те, кто не хочет говорить всю правду.
— Какой именно женатый мужчина?
— О, черт побери, Дебора, таких мог набраться добрый десяток.
— Назови хотя бы некоторых.
Триш находилась как раз в той стадии подпития, чтобы выполнить мою просьбу. Некоторые фамилии ничего мне не говорили, другие мужчины давно покинули наши места, остальные все без исключения в настоящее время являлись добропорядочными отцами семейств, столпами нашего общества. Пока я мысленно пробегала взглядом по их лицам, Триш осушила остатки вина и добавила еще два имени:
— И, разумеется, нельзя забывать моего тогда еще мужа и Фреда Сондерса.
15
Кто-то солгал
Несмотря на то, что «Леджер» является старейшей газетой округа, редакция размещается в современном здании — небольшом кубе, поставленном под углом к улице по соседству с бывшим табачным складом, где сейчас по выходным устраивается блошиный рынок. Внутри помещения отделаны кедровыми досками, покрытыми зеленовато-серой морилкой. Временами, особенно в разгар лета, здание почти полностью утопает в окружающих его березах и елях. Иллюзию еще больше усиливает фасад из стекла, за которым находится внутренний садик из небольших лиственных деревьев, которые летом дают тенистую прохладу, а зимой пропускают скупые лучи солнца.
В наши дни все тащатся от величественных старинных особняков, но я выросла в одном из них и уверяю вас, что такую домину нельзя протопить зимой и проветрить летом, а мыть в ней полы и протирать пыль хуже каторги. Если я когда-нибудь соберусь построить себе дом, я стащу чертежи у Линси Томаса.
Когда я ровно в половине девятого подъехала к редакции «Леджера», Лютер Паркер как раз выходил из машины. Газета подписывается в печать в одиннадцать часов дня в пятницу, и нам хотелось, чтобы Линси успел вставить в номер наше совместное заявление.
Лютер открыл входную дверь, пропуская меня вперед. Секретарша растерянно посмотрела на зажатую в руке телефонную трубку.
— Мисс Нотт! Я как раз звонила вам. Мистер Томас надеялся… — Она щелкнула клавишей внутренней связи. — Мистер Томас! Мисс Нотт сама только что пришла к нам в редакцию.
Почти сразу же в дверях своего кабинета в правом углу внутреннего дворика появился Линси Томас, высокорослый поджарый мужчина лет сорока с небольшим, с большой залысиной на лбу, гордый обладатель самых отвратительных в мире усов. Говорить он научился, ковыляя на слабых детских ножках за своей бабушкой по типографии, и его голос с тех пор так и не вернулся к нормальной громкости.
— Дебора! — воскликнул Линси, и его большущие карие глаза радостно сверкнули за блестящими стеклами очков без оправы. Он жестом пригласил нас скорее пройти к нему в кабинет. — Ты прямо прочитала мои мысли. Мистер Паркер, я Линси Томас. Мы с вами встречались на завтраке у Харви Ганта в прошлом месяце.
Он решительно сунул руку растерявшемуся Лютеру Паркеру. Тот пробормотал: «Да, конечно», судя по всему, не подозревая, что перед ним единственный в своем роде редактор газеты, который искренне не надеется на то, что люди запомнят его фамилию, громогласный голос и буйные усы.
Линси провел нас в свой кабинет. Половиной одной стены является здесь окно от потолка до пола, выходившее прямо на внутренний дворик. К несчастью, умиротворяющий эффект сводится на нет горами книг и газет, высящихся на всех горизонтальных поверхностях и даже на полу вдоль плинтусов.
— Я хочу знать, чей скруфулезный сфинктер исторг этот лживый кусок фекалий?
(Никто и никогда не слышал, чтобы Линси Томас употреблял бранные слова, но это определенно не означает, что его разум девственно чист. Вероятно, он выучил сотни синонимов от той самой бабушки, которая написала некролог на смерть моего деда.)
— Мы пришли как раз для того, чтобы это обсудить, — сказала я, убирая стопку книг с ближайшего кресла и усаживаясь в него. — Я не имею понятия, кто разослал эту грязь от моего имени.
— Что? Во имя адского серного пламени, о чем ты говоришь? — прогремел Линси. — Я адресовал вопрос к присутствующему здесь мистеру Паркеру.
— Подожди. — Я выхватила у него из руки газету, которой он размахивал. — Это не мой бланк.
— А кто говорит, что твой?
Лютер Паркер слишком воспитан, чтобы сбрасывать книги с кресла на пол, но, похоже, у него нет никаких моральных принципов, которые помешали бы ему читать через мое плечо. Судя по всему, читал он быстрее меня, потому что не успела я добраться до половины первого предложения, как он уже гневно брызгал слюной.
Эта листовка, напечатанная на бланке Лютера Паркера, почти полностью повторяла ту, что вчера была распространена в Мейкли, но только теперь семирогим чудищем, о котором предостерегались избиратели округа 11-С, была я.
Если верить всему, что было в этом открытом письме, Лютер Паркер примерный христианин и добропорядочный семьянин, который во время, свободное от защиты Истины, Справедливости и Американского образа жизни, пел вместе с ангелами. Мисс Дебора Нотт, напротив, представлялась незамужней (а) похотливой шлюхой, (б) бесстыдной стервой, (в) тайной лесбиянкой (выбрать нужное), дочерью крупнейшего бутлегера за всю историю округа Коллтон, защитником иностранных наркоторговцев, несомненно, отстегивающих ей долю прибыли. «Если мисс Нотт будет избрана в судьи, это будет означать ускоренные оправдательные приговоры для алкоголиков, наркоманов и всевозможных извращенцев».
— Это было во всех почтовых ящиках подписчиков «Ньюс энд обсервер», — произнес Линси своим сладкозвучным голосом, от которого дребезжали стекла. — Не в тех, что на Главной улице, но во всех глухих местах, где ночью не бывает ни души.
Сев за стол, он принялся крутить свои усы, читая листовку, напечатанную на моем бланке. Дочитав, Линси крутанулся в кресле и включил внутреннюю связь.
— Эй, Эшли, — крикнул он, — соедини меня с Гектором Вудлифом, хорошо?
