– Что мне дороже, ты или храм, подумай сама. Что дороже? То, что дали тебе в руки, или то, что вырыл из огромной кучи навоза? Все то, что я совершил ради храма, чтобы его построить. Сначала я не отдавал себе отчет, но был момент в моей жизни, мы поссорились с сестрой, когда карты лежали передо мной лицом, все, и я увидел смерть и грязь, и там, в конце этого, сверху всего этого стоял храм. Я видел это ясно, и я пошел по этому пути. И только этот храм – оправдание всех моих злодеяний. Так как ты думаешь, ты или храм? Когда я сошелся с тобой, то сказал, спасибо, поблагодарил этот мир, но только потому, что он дал мне тебя без условий, не требовал жертв с моей стороны в отношении тебя. Готический храм, готический храм… ты не можешь понять: самое грандиозное, что ты можешь в своей жизни совершить, и ты сама мне всегда говорила это – родить ребенка. Вот представь – ты родила дочку – весь мир поддерживает тебя в этом. Но что ты знаешь о произведении на свет чего-то, когда все против тебя, когда ты вбираешь в себя не семя прекрасного мужчины, а мерзость и слёзы, и убийства, для того чтобы сотворить из этого само совершенство.
– Твой храм – сарай! – крикнула Диана.
Максим приподнялся и дал ей слабую пощечину, но вложил в нее всю свою ненависть, не к Диане именно, а ко всему, что было против него, что вырывало из его рук сокровище, а из души спасение.
Диана вскочила, слезы брызнули из глаз, и больше их не появлялось, она замерла, смотрела на Максима и побежала к выходу из храма. Голова Максима, упавшая с ее колен, от неожиданности ударилась об пол, Максим закричал ей вслед:
– Стой!
Она остановилась, но не повернулась к нему лицом.
– Останься со мной, – попросил Максим.
Она молчала.
– Ты же говорила, что пойдешь со мной до конца. Останься со мной!
– Я чувствую себя индийской женщиной, которая бросается в костер за мертвым мужем. Если бы нужно было отдать свою жизнь ради твоей жизни и твоего счастья – я бы сделала это, но умирать ни за что, нет.
– Ни за что?! За храм, за творчество, за совершенство, за свободу, за свое мнение, за меня, за право быть мной!
Она повернулась:
– Я беременна.
Максим смутился.
– Мой ребенок не должен жить в этом мире, в огромной казарме, где он должен будет пресмыкаться перед Удавом, бояться назвать имя своего отца. Бояться построить храм.
– Мой ребенок должен жить в мире, где нет гордыни.
– Ты знала, кто я, я ничего не скрывал от тебя. Не уходи, когда мне сложнее всего.
Она осталась, но ровно до того момента, как Максим решил взорвать храм сам, чтобы он не достался никому, чтобы деньги за растасканные сокровища храма не пошли в казну ненавистного правительства. Тогда Диана сказала, что ей пора подумать о ребенке. На этот раз Максим на нее не обиделся и не пытался удержать. Решение уничтожить храм самому – придало ему сил, практически вернуло его. Он снова сам был хозяином своей судьбы. Мысль о ребенке потихоньку оттаскивала на себя внимание, Максим позволял этому случиться, ему нужно было иметь в будущем нечто если не такое ценное, как храм, то более ценное, чем ничто. Максим дал Диане доступ к его деньгам, сказал распоряжаться как ей вздумается, готовиться к рождению ребенка, заботиться о своем здоровье. А он только закончит, что нужно, и они уедут из страны.
***
Диана вновь пришла к Капитану затем же: Максима нужно спасти. Капитан поехал в храм. Он был здесь не в первый раз и не единожды, но каждый раз у него захватывало дух, он понимал страдания Максима.
Они сели друг напротив друга, Максим оперся подбородком на руки, лежащие на спинке скамейки, Капитан откинулся и положил ногу на ногу. Он заговорил первым:
– Я все понял. Ты станешь великим, если отпустишь храм.
Максим распрямил спину:
– Как так? Сначала ты говорил, что величие – это пожертвовать всем ради цели. Моя жизнь – последнее и самое ценное, чем я могу пожертвовать, что я могу отдать. Почему ты говоришь сейчас иначе?
– Почему ты говоришь, что жертвуешь жизнью? Ты же не…
– Нет, конечно. Но я собираюсь угрожать взорвать себя вместе с храмом, я готовлю сейчас целое шоу. Я ведь в конце концов сколотил себе на этом состояние, – Максим подмигнул, – за два дня до даты, которую я сейчас выбираю, это от многого зависит, – я разошлю по всем каналам инфу, о том, что правительство хочет уничтожить произведение искусства, святыню, причем вместе с человеком. Я еще думаю, как представить себя, скорее всего скажусь смотрителем храма. Представь заголовки и меня на фото – красивый и богопослушный – все бабы, тетки, которым нечего делать, и они смотрят телек и ходят на выборы – глас нашего государства – будут на моей стороне.
– Максим, мне жаль тебя разочаровывать, но ты когда последний раз смотрел новости?
– Давно, а что?
– Нет ни одной новости, которая могла бы переплюнуть главную новость – уже неделю или сколько ты тут сидишь, происходят массовые убийства, уже не так грандиозно, как, сам знаешь, что, но все равно. Город вычищают до основания, даже бомжей больше нет.
– Бомжей то за что?
– Идеальная чистота, – Капитан даже выдержал длинную паузу, чтобы уделить произнесенному словосочетанию достойное внимание, – на самом деле они увозят бомжей в ночлежки и приюты, но там запрещено пить и нужно работать, а кто отказывается – тех, да, убивают. Они хотят создать совершенно новое государство, и на нашем городе тренируются. Всех маргиналов, любую опасность – они уничтожают. Более того, они потихоньку выпускают под условное особо опасных преступников, и почти сразу на свободе их тоже убивают. Беспредел такой, что я удивлен, что они не загасили прямо в тюрьмах всех сразу. Я так давно не смеялся, как над роликом, где детский насильник цепляется за решетку камеры и отказывается выходить на свободу. Ты и твой храм – капля в море, люди либо боятся и не выходят из дома, и ни за что не будут противоречить, боясь смерти, или настолько возлюбили и гордятся нашим правительством, что готовы отдать своих детей в жертву ради нового порядка и безопасности остальных детей, которые у них останутся.
– Я и действительно отстал от жизни. Это правда происходит?
– Тебе пора вылезти из кокона.
– Наоборот, мне пора туда глубоко залезть. Что происходит? Конец света?
– Наоборот – начало нового.
– Ты их поддерживаешь?
– Да.
– То есть ты не против, чтобы и меня прикончили? Да если бы не большой брат – ты был бы сейчас вместе со мной.
– Ты прав, но жизнь распорядилась иначе, и я сейчас там, где я сейчас, и тут я одобряю происходящее. Но это, как видишь, не отменяет мое желание спасти тебя. Итак, я правильно понял, чего ты хочешь? Будешь пытаться привлечь внимание, а если не сможешь, то ты правда его взорвешь?
– Да, мне ничего больше не остается. Я породил его – и только я имею право убить.
