Против умышленного убийства восставала вся его натура, но свой выбор он, как и Дубницкая, уже сделал. И тоже не сейчас. Когда принял решение спасти Киру любой ценой. Действительно любой. Конечно, свою жизнь принести в жертву на этом алтаре Воронцову было куда легче, чем чужую. Но и это решение тоже было принято, когда Меняющий озвучил условия. Так к чему теперь колебания? Повернуть назад сейчас Данил уже просто не сможет. И не потому, что слишком далеко зашел. Теоретически путь для отступления еще имеется: отвезти Марину в больницу, а потом пойти к Меняющему и сказать, что передумал. Но чтобы фактически осуществить это, Воронцову придется ломать себя через колено, ибо как бы ни претило ему убийство, оставить Киру погибать было немыслимо. В рай и в ад Воронцов не верил, как и, вообще, в бога. Его единственным и судьей, и цензором была его совесть. Правда, судьей суровым и неумолимым. Но даже если она вынесет вердикт «виновен», что ж, так тому и быть. Только на то, чтобы казнить его и мучить, у нее будут сутки, не больше. Это можно потерпеть, ради такой-то цели…
Нет, он доведет до конца то, что начал. Понадобится для этого пристрелить сейчас умирающую Дубницкую, значит, пристрелит. Пусть не хладнокровно, пусть дрожащей рукой, но пристрелит. Потому что просто НАДО. Потому что она заключала в себе смертельную угрозу для той, в ком теперь только и был сосредоточен весь смысл существования Данила. Все, колебаниям конец! Его жизненный Рубикон нес свои воды уже далеко позади. И Данил до боли в пальцах сжал в руке пистолет. А Эжени с острой душевной болью вдруг поняла, какое решение он принял, и сделала последнюю отчаянную попытку.
– Ты еще можешь остановиться! Забыть все и продолжить жить. А эту историю я как-нибудь улажу.
– Не могу. Прости, – покачал головой Данил.
– Но ты же…
– Не надо, Эжени! Хватит! Жребий брошен. Так что, пожалуйста, не стой у меня на пути!
Его пылающий взгляд сказал Ермаковой все. Она поняла и отступила в сторону, хотя душу ее от этого буквально сковало льдом.
Данил шагнул вперед и поднял пистолет. Лицо Дубницкой исказил ужас, и она раскрыла рот для отчаянного вопля, но выстрел опередил ее. Он успел не дать ей закричать, а себе передумать, и оказался удивительно меток, при всем том урагане эмоций, что бушевали у него внутри: пуля угодила точно в лоб Марине. У него хватило хладнокровия не выронить пистолет, а тщательно протереть его платком, после чего сунуть в карман.
– Отдай. Попадешься еще… – попробовала было возразить Эжени.
– Не попадусь. В реку брошу. А и попадусь даже – какая мне теперь разница?
– Тоже верно, – печально произнесла Воронцова. – Иди, куда наметил. От трупа я избавлюсь.
– Как?
– Есть способы, – уклончиво отозвалась она. – Сознающая я или погулять вышла?
Долгий взгляд Воронцова был полон трудновыразимых эмоций.
– Спасибо, Эжени. За все!
Он порывисто взял ее за плечи и крепко прижал к своей груди. На глазах Ермаковой выступили слезы, и она обняла его в ответ.
– Не за что, Даня, ох не за что! Без меня ты бы в это не полез. Просто потому, что не знал бы, что делать. И остался бы жить. Пусть без нее, но ты бы притерпелся. Рана бы со временем зажила. А так… Никогда себе не прощу, что рассказала тебе о Меняющем!
Данил чуть отстранился и пристально взглянул ей в глаза.
– Даже не вздумай себя винить, слышишь?! Ты все сделала правильно!
– Иди уж быстрее. Выстрелы могли слышать.
– Да, конечно… Прощай, Эжени.
И Данил Воронцов спешно зашагал по дорожке в сторону дома Собинова, оставив Ермакову наедине с трупом.
* * *
День Изменения 21:00
– Ты что, заперла меня?! – таким возмущенным вопросом встретила вернувшуюся Эжени Кира Туманова.
– На всякий случай, – устало отозвалась та. – Чтобы ты не наделала глупостей.
– Каких, например?
– Не пошла за Данилом.
– А и пошла бы, так что? Чем бы я ему помешала? Наоборот, могла бы помочь.
– Кира, мы же все это уже обсуждали! – поморщилась Ермакова, устало опускаясь в кресло. – И ты с нашими доводами согласилась.
– Дура была, вот и согласилась! – проворчала Туманова.
– Наоборот, это был самый умный поступок в твоей жизни. Такие дела лучше проворачивать в одиночку.
– Какие дела? – встрепенулась Кира. – У Дани получилось?! А где он сам?! И что с тобой – на тебе лица нет?!
Только сейчас Туманова заметила крайне измотанный и печальный вид Эжени.
– Давай я буду отвечать на твой шквал вопросов постепенно. У него получилось. Радуйся – ты будешь жить: «стирание» отменено. Кстати, твое благоразумное согласие остаться этому немало способствовало. В твоем присутствии он бы вряд ли смог это сделать.
– Сделать что?
Эжени колебалась. Сказать ей сейчас или не говорить? С одной стороны, сказать – значит, причинить ей нешуточную боль и напрочь лишить душевного покоя… Правда, ненадолго – только до завтрашнего утра, когда «стирание» начнет действовать, вычеркнув из ее памяти все, что связано с Данилом. С другой стороны, Кира будила в Эжени какую-то иррациональную злость. Ведь именно из-за нее теперь Данила не станет. Конечно, она-то в этом нисколько не виновата – Воронцов сам принял решение, но поди объясни это собственному отчаянно ноющему сердцу! И все же злость и боль по уходящему другу требовали сатисфакции. Пусть Кира узнает, на что пошел Данил ради ее спасения. Пусть поймет и оценит… Да, это жестоко, зато справедливо! И еще ей до боли было интересно посмотреть на реакцию Киры: стоила ли она такой жертвы? Будет ли ей действительно больно, или она все примет, как должное? Правда, и во втором случае уже ничего не вернуть и не переиграть, только горше будет стократ за напрасную жертву Данила. Зато она, Евгения Ермакова, будет знать. Да, надо сказать.
– Эжени! – потеряла, между тем, терпение Кира. – Сделать что?
– Заключить сделку с Меняющим.
– Какую? – Туманова, казалось, чуть сжалась, предвидя, что ответ ей очень не понравится.
– «Размен».
– То есть?
– Просто так «стирание» не отменить. По крайней мере, это утверждает Меняющий.
– И что он потребовал с Данила?
– Во-первых, деньги. Много денег. Он заплатил.
На мгновение Киру охватил взрыв облегчения.
– Я ему все верну! До последней копейки! Даже с процентами!
– Да постой ты с деньгами! Это еще не все. «Размен» означает жизнь за жизнь.
– Погоди, погоди! – замотала головой Туманова, словно стремясь вытряхнуть из нее страшную мысль. – Что значит «жизнь за жизнь»? Ты же не хочешь сказать, что…
– К сожалению, хочу, – мрачно проговорила Эжени.
