В скромно одетом пожилом распорядителе я узнал благороднейшего человека из «прошлого» — полковника Балицкого; высокий и еще не надломленный вихрями жизни прошел между столиками элегантный господин с георгиевской розеткой в петличке смокинга — генерал Васильковский… Суетливый Баумгартен… «Простак любительских спектаклей» — полковник Кондырев… Директриса русской гимназии мадам Балицкая… И целый ряд лиц «старого», времен боевой страды Гельсингфорса.
Я не буду писать о высокой эстетической ценности обширной программы. Отмечу красивый жест устроителей бала. Кто-то из распорядителей под звуки туша передавал артистам, по окончании их номера, скромный букет живых роз, перевязанных русской национальной лентой…
На этом балу я возобновил связь с прошлым — к нашему столику присел как раз тот, кто считался самым злостным врагом пославших меня.
Это был капитан первого ранга Z. За его «изъятие» бывший в 1922 году большевистский комендант-чекист Сайрио предлагал финским партийцам десять тысяч долларов и свободный доступ в любую страну.
Я был очень рад присутствию Марухина — он все время поддерживал беседу, ему — неугомонному болтуну — удалось не раз вывести меня из положения принудительной лжи.
Мы уехали с бала до танцев: жена сослалась на мигрень.
Я вошел, таким образом, в сферу «белых»…
«Спортсмен», на квартире которого было Фишманом назначено свидание — штукатур лет 30–35, по-русски не говорил и по произнесению мною пароля молча провел меня в прилично обставленную комнату и указал рукой на кресло.
Я умышленно воздержался от разговора с ним на финском языке, — физиономия была неприятная и наглая. «Меньше таких знакомых», — решил я.
Этот штукатур был членом финской компартии, сидел за восстание 1918 года два года в тюрьме и теперь числился вице-председателем «рабочего» спортивного общества и казначеем Мопра.
«Спортсмен» оставил меня в комнате и вышел на кухню, где сидел какой-то человек в высоких сапогах и полушубке.
Я осторожно подошел к двери и подслушал их разговор.
— Русский? — спросил, очевидно, тот у хозяина.
— Да, новый, вместо Оскара, — ответил запрашиваемый.
— А где же Оскар теперь?
— Увезли осенью в Пиетари. Я заманил на моторную лодку и около маяка сдал на «Спартак».
— Как это так? Неужели Оскар изменил нам?
— Еще не успел, товарищ Шмидт, знаешь, монтер из «Аполло», уличил его. Каждый вечер сидел со шпиками в ресторане «Калева». Ну и дали мне задачу: напоить его и позвать покататься. Коренец литр виски отпустил, и готово. Хотел, собака, сопротивляться, а я ему раз наганом по черепу, — ответил хозяин.
— Наверно, расстреляли, а?
— Да, и в море. Старый якорь, говорили товарищи, на шею и за борт.
— А этот-то из офицеров, что ли?
— Черт его знает. Товарищ Саломан ничего не сказал. Знаешь, Пекка, есть дело, на котором можно заработать несколько тысяч марок.
— Какое же?
— Фишману надо найти парнишку среди солдат в Сантахамина. У тебя, кажется, кто-то там был.
— Как же, как же… Матти. А на что он?
— По офицерской части. Рядовой или унтер?
— Сержант. Толковый парень!
— Выпивает? Девку имеет?
— Еще как пьет! Наверно, и баба есть. Где же без бабы?
— Отлично! Ты поговори-ка с ним. Если он согласится давать нам сведения каждую неделю, тысячи полторы получит в месяц. Риску никакого. А у тебя как дела идут?
— Удалось стянуть копии приказов. Ведомости снаряжения купил за тысячу бумаг, теперь после отпуска постараюсь приобрести сведения о запасах ручных гранат. Я хочу попросить у Фишмана прибавки. За организацию ячейки надо бы прикинуть тысячу в месяц. У меня расходы большие: то ребятам на кино дашь, то купишь спирту на дело. Три тысячи, право, мало. Ты поддержи меня, Хейкки. Скажи ему, что я постараюсь доста…
Задребезжавший звонок оборвал их разговор.
Я вернулся к столу и сел.
В кухне раздался голос Фишмана:
— Пришел?
— Сдесь, уже тафно, — на ломаном русском языке ответил «Спортсмен».
— Ну, сержант, как дела? — очевидно, гостя спросил Фишман.
— Карашо, тавариш.
— Посиди, потом поговорю с тобой, — произнес Фишман и вошел в комнату.
— Добрый вечерок, товарищ, — сказал он входя и снял мягкую фетровую шляпу.
По обыкновеннию ткнул мне три пальца и развалился на диване.
— Как на балу? Кое-что есть, а? Что это вы чушь нагородили, товарищ? Мне всыпали из-за вас. Вы сообщили, что белые в Выборге имеют благотворительную организацию. Неправда. У них там шпионский центр. Кто такой профессор Цейдлер? Шпион, товарищ. Да-с, а вы пишете — благотворительные организации. Я-то понимаю — вы еще не успели собрать нужных данных. Не так ли? Жене не нужно ехать. Птичка уже улетела. Князь уехал в какое-то имение. Вернется — пошлю. Теперь ей новая работа. Тут есть такой дамский комитет. Эмигрантщина все. У них устраиваются вечерние работы по шитью одежды нуждающимся эмигрантам. Пусть идет и устроится работать. Мол, хочу помочь бедным жертвам большевизма. Ха-ха-ха! Работают там всякие буржуйки. Жены видных эмигрантов. Так за шитьем — тары-бары, и многое можно узнать. Бабы вообще болтливы, товарищ, — сказал Фишман барабаня пальцами по колену.
Закурил и, предложив мне сигарету, спросил:
— Списки подвигаются?
— Медленно, но точно. Я группирую по чинам, профессиям и настоящему положению, — ответил я.
— Отлично! Я на некоторое время еду в Москву. Меня заменит товарищ Муценек. Комендант наших зданий. Если узнаете что-нибудь вне директивы, немедленно передадите ему через товарища Петрова. Его можно видеть каждый вечер на Главной почте. Бородатый шатен. Сдать ему «дело» очень просто. В пять часов он сдает почту у окна 4. Подойдите и увидите наши пакеты, сдаваемые в окошко по книге. Узнайте Петрова и незаметно сделайте глазами «есть». Он будет знать. Потом идите за ним на Сенатскую площадь, в один переулок. Там общественная уборная — и готово! Понятно, все шифровкой, — произнес Фишман и протянул руку. — Идите, а жену пошлете немедленно в «дамский кружок». Товарищ Муценек вас вызовет, когда надо, — сказал он, вставая и направляясь к двери.
Позвал в комнату человека из кухни и кивнул мне головой:
— До свиданья.
Однажды вечером ко мне явился «комендант зданий» РСФСР — товарищ Ян Мутценек — Муценек — Кирман — Виленский. Высокий, бритый, лет тридцати пяти, блондин. Его появление было вызвано срочностью дела, заключавшегося в продаже 211 бриллиантов, полученных им для реализации и пополнения сумм разведывательных органов.
Бриллианты были разной величины — от половины карата до пяти с четвертью и, по словам коменданта, «церковного» происхождения.
