Крылатая тоже поднялась на ноги, не сводя с него внимательных глаз. Они постояли немного, но Томас не сдался, не отвел взгляда, продолжая злиться на ее глупость и вялость.
– Хорошо, Том. Будь по-твоему, мне тебя не переубедить. – Она вздохнула. – Вот, возьми, это тебе на память. Чтобы ты не забывал нас там…
Анабель протянула ему продолговатый сверточек. Разворачивая мягкую ткань, Томас остро почувствовал укол вины за свою резкость, но идти на попятный было бы глупо. Под слоем ткани оказалась книжица в кожаной обложке – неслыханная роскошь для Города.
– Ого! Где ты ее раздобыла… – Сбитый с толку, он посмотрел на жену. Та улыбалась, глядя на то, как он восхищен. – Слушай, не стоило, правда.
– Я хотела подарить тебе ее по другому поводу… Но уже не важно. Береги себя, Томас. – Анабель шагнула к нему и обняла. Крепко, судорожно, словно тонула, и он был единственным ее спасением. Томас сглотнул внезапно вставший в горле ком, но не поддался слабости, просто ответил на объятия, вложив в них извинения, что так и не прозвучали.
– Как бы высоко ты ни взлетал, мальчик мой, помни о тех, кто ждет тебя внизу, – прошептала Крылатая, мягко целуя его.
Томас отступил, не сводя с нее глаз, еще секунда – и он бы решил никуда не лететь, но мгновение прошло, и вот он сделал шаг за Черту, взлетел и устремился за первые скалы.
– Раз, – шептала Анабель, не замечая, как крупные слезы бегут у нее по щекам. – Два. – Крылатая фигурка уже растворялась в небесной сини. – Три. – Она охватила руками свой растущий живот. – Четыре. – Живущий там маленький человечек еще не мог шевелиться, но Анабель показалось, что он ободряюще толкнул ее изнутри. – Пять.
Глава 13
Легкий ветерок шелестел травой у его корней. Трава была тонкой и редкой, словно волосы у старухи, но цвет ее внушал надежду: яркая зелень была как символ нового мира. Если бы здесь было кому попробовать травинку на вкус, рот его наполнился бы приятной горечью сока с нотками пряной свежести. Настоящая трава. Такая росла тысячи лет на этих землях, а потом расти перестала. Превратилась в прах и золу.
Дерево впитало память о прошлом из самой земли, иногда ему казалось, что старый мир проносится перед ним то радостными вспышками, то ощущением тревоги, а иногда и жаром страшного Огня. Но даже пекло не было таким невыносимым, как всеобъемлющее чувство одиночества, которое оно было обречено испытывать вечно. Предки передали молодому Дереву свои воспоминания о далеких временах, когда таких, как оно, было много. Далеко не так много, как людей, приходивших отдохнуть у подножия и спросить совета, но достаточно, чтобы вести беседы, шелестеть листвой, переплетаясь корнями глубоко под землей. Ровно столько, чтобы благоденствовать вместе с забавными двуногими созданиями. Сметливые торопыги, они приходили в Рощу со своими бедами, не осознавая, как быстротечна жизнь.
Память о радости, что дарило исцеление душевных ран, приносило настоящее удовольствие Дереву, оно вытягивалось во всю длину своих тонких веточек и мечтало, как однажды и к нему придет человек. Дерево не знало, что будет делать дальше, как притянуть к себе дорогого гостя, усадить у корней и заговорить с ним, но это были незначительные мелочи.
В мечтах человек, мудрый и сильный старец, сам знал все наперед. Он протягивал к тонкому стволу свою морщинистую руку и нежно гладил его, потом усаживался, прижимая уставшую спину к своему новому другу. Уж оно бы расстаралось, прикрыло от мягкого солнышка его голову, сгустив тень от листвы и шуршало бы что-нибудь умиротворяющее. А потом человек бы заговорил. И они беседовали бы днями напролет обо всем на свете. Человек рассказал бы ему о тайных землях, что лежат за пределами ущелья, о людях, которые, победив Огонь, искали без отдыха свое молодое Дерево, чтобы вместе с ним построить новый мир. Может быть, тогда, во время этой беседы, память предков внутри него возродилась бы полностью, зашумела в нем мощным током соков, и Дерево поняло бы, почему Огонь пришел на их землю, уничтожив все на своем пути.
Но все эти мечты разрушила реальность, когда человек все-таки пришел. Изможденный, с лихорадочным блеском в глазах, он мял своими пыльными ботинками молодую траву, срывал ее горстями и засовывал в рот, гнусно смеясь. Он умыл лицо в маленьком ручейке, и вода окрасилась в цвет праха. А когда заметил Дерево, то побежал к нему, давя ногами живую землю. Он грубо ощупывал тоненькую кору и шептал себе под нос непонятные гнусности.
– Не зря, не зря я убил их всех! Не зря я долетел! Не зря… – говорил он, скалясь. – Старик даст мне все, что я попрошу, за карту с указанием пути к тебе, моя радость! Он оборвет все твои веточки, выпьет тебя до дна… О, как я буду богат, как я буду силен!
Человек даже не попытался услышать ответ, хотя Дерево шумело ему листвой, моля не царапать ствол мозолистыми руками. Он присел на секунду в стороне, и блеск его глаз, алчный и злой, внушил Дереву настоящий ужас.
«Вот ты какой, выживший человек, – подумало оно, – тебе не нужна ни моя тень, ни мой совет. Но что же тогда тебе нужно?»
И ответ не заставил себя ждать. Человек подошел к молодому деревцу, грубо схватился за нижнюю веточку – на ней только раскрылись почки и показались нежные листочки – и сломал ее одним движением. Треск сменился волной страшной боли. Дерево затрепетало всем своим юным телом, клейкий сок заструился из его раны вниз по стволу, впитываясь в мягкую землю под ногами странника.
Но тот уже развернулся и зашагал прочь, даже не бросив на деревце последнего взгляда.
* * *
Алиса выбралась из тесной пещеры, когда солнце поднялось над горизонтом. Сон сморил ее на исходе ночи, но голова продолжала кружиться от страшных мыслей. Да и сновидения покоя не принесли: ей привиделось, что лежащий рядом Томас хватает пальцами и тянет, тянет медальон с ее груди, тоненькие корешки разрываются с оглушающим треском, а крылья за спиной сгорают в огненном вихре. И вот уже она сама тлеет, силясь вспомнить, какого цвета глаза у Лина…
Светлые непослушные волосы она помнила, вечно сухие, потрескавшиеся тонкие губы – тоже, но какого цвета был его насмешливый взгляд? Это мучило девушку сильнее страха потерять медальон, а с ним и жизнь. За несколько дюжин дней в пустыне не только подернулась прахом ее кожа, но и затуманились воспоминания.
Алиса села на краю уступа, свесив вниз ноги в тяжелых ботинках. Солнце уже облизывало жаром верхушки скал, день обещал быть ясным и жарким. Что-то ворча, из пещеры вышел сонный лис, посмотрел на девушку темными глазками и, будто понимая ее смятение, медленно приблизился; он прижался к ее бедру оранжевым бочком и засопел, умываясь длинной лапкой.
«Что же делать? – думала Алиса, наблюдая за просыпающимся миром. – Лететь домой вместе с человеком, однажды уже принявшим решение меня убить? В Город, где один-единственный старик может обречь тебя на смерть от руки товарища?»
Никогда Крылатой еще не приходилось спрашивать себя, что она вообще думает о Правителе. Казалось, он мало влиял на рутинную жизнь людей. Все, что могло вызвать споры, прописано в Законе, его заставляли учить наизусть каждого, кому исполнялось семь лет. Любые спорные вопросы были призваны решать старосты и Вожак, но никаких разногласий не возникало. Что делить горстке выживших людей в мире бескрайней пустыни? Каждый работал от рассвета дотемна, приходил домой, чтобы выспаться, и утром снова принимался за работу. И это было в порядке вещей. А как иначе, если впереди их ждет вторая ступень возрождения? Нужно быть во всеоружии, когда Вестники найдут живую землю, да и работать тогда придется еще усерднее. Не до споров с соседом. А если отлаженный быт Города не дает сбоев, значит, и Правитель знает свое дело. Так думали все, кого Алиса знала.
