Чарли чувствовал смятение человеческого детеныша, но не видел причин для беспокойства. Неназванный тихо пел ему, и голос этот крепчал с каждым мгновением. Что-то произошло между девочкой и зовущим – лису было это известно, – и это что-то делало их дорогу еще понятней и ясней. Теперь и Алиса была соединена с поющим, лис только поддерживал эту связь, когда Крылатая теряла направление, отвлекаясь на мысли, что так ее мучили.
«О чем можно думать еще, когда тебя зовет неназванный? Когда ты так близко к нему? – недоумевал зверек, но жалел глупую девочку, терся об нее широким лбом, успокоительно ворча. – Всегда с ней так, она слишком много терзается по пустякам».
Так они и летели, погруженные в свои думы, переполненные предвкушением скорого завершения пути, когда песчаная буря обрушилась на них, как охотник набрасывается на подкарауленную в темноте добычу.
Ветер начал усиливаться сразу со всех сторон, поднимая с земли песок и пепел, подбрасывая его вверх, разнося кругом. Алиса почти сразу поняла: еще секунда – и резкие порывы сломают ей крылья, швырнут обездвиженное тело прямо на скалы.
Не раздумывая больше, она устремилась вниз, моля Святых Крылатых, чтобы ветер успокоился хотя бы на мгновение, позволив ей нормально приземлиться и найти укрытие.
Молитва не успела сорваться с ее губ, а ветер уже притих, резко и внезапно. Весь мир замер. Алисе показалось, что песок застыл в воздухе, не опадая вниз, но и не мельтеша перед глазами. Удивляться не было времени, Крылатая приземлилась на склоне каменистой горы и нырнула в неглубокую трещину. В это же мгновение ветер взвыл и с утроенной силой принялся бушевать, так яростно, словно понимал, что кто-то лишил его законной добычи.
Отплевываясь, чтобы избавиться от горького песка во рту, вытряхивая серые песчинки из волос, обуви и рукавов, Алиса прижалась спиной к камню. Чарли сидел у ее ног, задрав голову, и посматривал на нее блестящими глазками.
– Ничего, хороший, мы в безопасности. – Девушка погладила мягкую шерстку. – Алан нас с тобой бережет.
Буря не успокаивалась до следующего утра, воя и сметая все на своем пути. Песок сыпался сразу со всех сторон. Ветер разрушал песчаные заносы, рушил покорные барханы, мгновенно создавая новые. Он играл песком, как ребенок, ссыпая его в кучи, смахивая одним порывом старые. Это казалось бы Алисе завораживающе красивым, если бы не мысль, что мучила ее всю бессонную ночь. «Буря играет не с песком, она ворошит могилы тысячи тысяч сгоревших людей. И то, чем мы дышим, и по чему ходим день ото дня, что выплескиваем в виде осадка после того, как отстоится вода для питья, – все это прах умершего мира», – думалось девушке, и она наблюдала за буйством стихии с безмерным ужасом в глазах.
* * *
Томас сидел на земле, прислонившись к теплой стене дома и вытянув ноги, и просто смотрел перед собой. Еще утром он был там, за Чертой, полный смешных надежд, самолюбования, и испытывал неимоверную сладость вольной жизни. А теперь ощущал себя стариком, измотанным и потерявшим всякую надежду. За дверью дома, в темной комнате забылась сном его умирающая жена, которая носила в себе ненужного, нежеланного им ребенка.
– Как это могло приключиться со мной? – терзался Томас, прислушиваясь к тишине в доме.
Ответа не находилось. Он всегда старался идти правильной дорогой, быть хорошим Братом, выполнять приказы Города, любить жену, поддерживать друзей. Но что-то пошло не так, мир взбрыкнул, опрокинул его наземь, а теперь стремился и вовсе растоптать.
Томас устало прикрыл глаза. Он рад был бы сейчас уснуть, спина гудела, в висках пульсировала боль, но мысли не давали покоя утомленному телу.
«Если бы я был рядом с ней, она бы не заболела, – вдруг понял он и выпрямился у стены. – Я бы уговорил ее избавиться от ребенка, объяснил, что он совсем не нужен нам… пока. Однажды, наверное, мы бы вместе захотели стать родителями. Через несколько лет. Может быть, через десять, когда устали бы от крыльев. Но сейчас… Зачем нам сейчас ребенок, если мы можем летать и жить? Я бы ее отговорил, и она бы не заболела».
Томас медленно поднялся. Если причина страшной беды, нависшей над его жизнью, была в назначении к Гряде, значит, виновен не только он, но и тот, кто отослал его из Города. Одним приказом разрушить все мог только один человек.
Тяжело ступая по песку, Томас направился к Правителю.
Крылатый без стука распахнул тяжелую дверь и вошел в покои. За месяцы, что отделили прошлый визит Томаса от этого бесконечно долгого дня, здесь ничего не изменилось. Все та же комната, все то же кресло, стоящее у широкого окна. И то же старое тело, и лицо, и глаза, наблюдающие за жизнью Города через стекло. Зато внутри у Томаса успело взрасти и превратиться в пепел слишком многое.
Старик словно ожидал визита: он нисколько не удивился. Легким кивком Правитель указал гостю на скамью рядом с окном. Его спокойствие, тишина и прохладный полумрак покоев остудили пыл Крылатого, он постоял в центре комнаты, а потом все-таки шагнул к скамье и сел на самый край.
– Я слышал, что ты покинул свой пост, – медленно проговорил старик, рассматривая его. – Но я не сержусь, на то были причины, как я знаю.
– Были, – кивнул Томас, пытаясь вспомнить, что он хотел высказать старику в лицо, пока шел сюда, но слова не желали находиться.
– Мне очень жаль твою жену, Томас, – продолжил старик, переведя взгляд на свои желтоватые, в темных пятнах, ладони. – Надеюсь, Фета оказывает ей должную помощь.
Томас снова кивнул, злясь на себя, но оцепенение, овладевшее им, не получалось сбросить.
– К тому же ребенок. – Правитель сочувственно покачал головой. – Что же вы не сказали мне о ребенке, Томас? Я бы не послал тебя так далеко от беременной жены. Да… Но все мы живем и умираем по воле Святых Крылатых. – Старик приподнял ладони, и Томас увидел каждый воспаленный сустав на его запястьях. – Когда ты намереваешься вернуться на свой пост, мальчик? – совершенно другим, резким и требовательным голосом спросил старик.
Томас отвел глаза от старческих рук и посмотрел в водянистые глаза Правителя.
– Я не полечу туда больше. Я остаюсь с женой.
– Ну а потом? Томас, милый мой, – голос вновь смягчился, – ты должен быть готов, что скоро Анабель, сохрани Роща ее душу, покинет наш бренный мир. А ты мне нужен на Гряде. Народ хочет знать, что мы готовим Вестников…
– Это вы виноваты! – Гнев Томаса прорвался наружу, запылал, перехлестывая через край. – Из-за вас я улетел от нее! Почему меня не вызвали, как только она заболела? Почему вы не вернули меня, когда узнали о ребенке? Почему? Почему?! – Он вопил, вскочив, с ненавистью глядя на старика, который ни разу даже не вздрогнул от резких вскриков.
– Сядь. – Ледяной тон Правителя погасил гневное пламя в Томасе. – Ты должен исполнять мои приказания. Оставь свои истерики и думай головой. Достаточно одного моего слова, чтобы люди схватили твою милую женушку и отправили в лазарет. Знаешь, сколько живут в лазарете с таким кашлем, как у нее? Три-четыре дня. И тебя к ней не подпустят, и старуха не станет там вертеться. Знаешь ли ты, – переведя взгляд на окно, продолжал Правитель, весь вид которого выражал полнейшее равнодушие к стоящему рядом Крылатому, – что за травы облегчают ей последние дни? Какие средства и возможности я даровал Фете, чтобы она сумела их вырастить? Каждому больному полагается пара травинок. Пара травинок, Томас. Не целые пучки, пригоршни драгоценной травы, избавляющей от удушья, боли и страха так, как это сейчас происходит с твоей женой. С десяток тоненьких волокон, скорей для вида, чем для дела.
