Они еще немного посидели, допивая терпкий отвар, но глаза уже слипались. Юли, согретая питьем, начала клевать носом.
– Э, голубушка, да ты спишь совсем! – спохватилась Фета. – Иди! Завтра дел у нас с тобой… Ох.
Юли склонилась к бабушке, прижалась на мгновение к ее сухой щеке и вышла.
Холодный коридор встретил ее знакомым запахом. Кто-то приглушенно стонал, кто-то заходился кашлем, кому-то не хватало воздуха, и он мучился, не произнося ни звука, кто-то, наверное, уже умер, но сил проверить всех еще раз у Юли не было. Завтра. Завтра придут сиделки и сделают все, что сумеют, а потом их сменит Юли. Завтра будет новый день.
Из-за приоткрытой двери отдельной палаты тоже доносился стон. Крылатый, который проводил в лазарете свою первую ночь, звал кого-то сквозь сон. Юли, не в силах побороть любопытство, приблизилась к двери и заглянула в щелку.
Лунный свет падал на одинокую кровать. Свалившаяся подушка валялась на полу, одеяло сбилось и свесилось, чуть не падая. Юноша, худощавый, со светлыми волосами, метался в горячечном бреду. Его нога была заключена в сапог из высохшей глины. Он мелко покашливал, втягивая воздух приоткрытым ртом.
Юли осторожно зашла в комнату, подняла подушку, положила ее в изголовье, накинула на тело Крылатого одеяло. Он чуть слышно застонал. Девушка дотронулась до его лба, обтерла влажной тканью. Парень лихорадочно заговорил, облизывая сухие губы.
Не зная, зачем это делает, Юли наклонилась к нему, силясь разобрать, что же так исступленно бормочет больной.
– Алиса… Алиса. Успей. Вернись, – повторял Крылатый. – Прошу, Алиса… Мне страшно…
Девушка густо покраснела и выскользнула из комнаты.
Глава 2
Сон не приходил, продавленная лежанка предательски скрипела от каждого неловкого движения. Юли переворачивалась с боку на бок, пробуя устроиться поудобнее. Ей было холодно под тонким одеялом, в комнате стоял тяжелый запах уличной гари…
Выйдя из одиночной палаты, Юли пошла к себе в комнатушку и затворила за собой дверь. Лицо пылало. Каждую ночь она слушала горячечный бред умирающих. Они звали по именам своих жен, матерей и давних любовниц. Хрипло произносили мерзкие ругательства и проклятия в адрес Святых Крылатых. Плакали, молили о помощи, протяжно выли или бессвязно шептали. Но никогда еще Юли не было так неловко подслушивать чей-то шепот, как сегодня.
Она не могла забыть пылающее от болезненного жара лицо Крылатого и то, как он тянулся в неведомую даль своих воспоминаний к другой девушке.
«Алиса, – подумала она и приоткрыла окошко, желая остудиться. – Наверное, его невеста».
Юли присела на опасно качающийся подоконник и стала разглядывать темный кусочек улицы за окном.
«Но бабушка сказала, что у него нет родных, – вдруг вспомнила Юли. – Значит, эта Алиса его бросила. Узнала, что болен, и бросила!»
Гнев волной поднялся у нее внутри. Странные, неизведанные раньше чувства не давали успокоиться. Юли раз за разом вспоминала, как метался в бреду Крылатый, повторяя и повторяя имя той, кто его покинула.
Не в силах больше оставаться на месте, Юли подошла на цыпочках к двери, приоткрыла ее и выглянула в коридор.
«Если он еще бредит, то пойду, – решила девушка. – Поменяю компресс, может быть, подогрею отвар…»
Но из комнаты не доносилось ни звука. Юли замерла, чувствуя, как сквозняк наполняет ее закуток прогорклым воздухом из приоткрытого окна.
«А если у него уже нет сил на слова? – подумалось ей. – Если он уже… умер»?
Крупная дрожь пробежала по ее телу, и Юли решительно шагнула через порог. Из палаты донесся приглушенный вдох, а спустя томительное мгновение ожидания девушка расслышала протяжный выдох. Крылатый спал, и не было причин тревожить его сон.
Юли постояла еще немного посередине коридора и вернулась к себе.
* * *
Работа в тот день не ладилась. Нитки путались, стежки набегали друг на друга, а иголка так и норовила уколоть палец, да побольнее.
Утром Юли показалось, что бабушка начала трясти ее уже через мгновение после того, как она закрыла глаза.
– Просыпайся, лежебока! – потребовала старая Фета, опуская на стул очередную охапку изодранной одежды. – Просыпайся, кому говорят.
От неожиданности Юли закашлялась. Чувствуя подступающее удушье, она схватилась за медальон. Новую деревянную пластину бабушка принесла пару дюжин дней назад, истончиться и стать бесполезным медальон еще просто не успел. Юли ощупала амулет пальцами, ища в нем поддержку. Фета между тем перевернула внучку на бок, заставив ее свесить голову с кровати.
– Ну-ка, – взволнованно проскрипела она, – дыши, дыши. Не страшно совсем, подавилась. Заспалась и подавилась. Рано еще.
Приступ закончился почти сразу. Во рту после него остался привкус крови, но Юли постаралась не выдать этого, незаметно смахнув пару капель ладонью.
– Все хорошо, бабушка, – сказала она, силясь восстановить дыхание. – Просто испугалась.
Они немного посидели на низком топчане, прислушиваясь, как утихает жуткий клекот в узкой девичьей груди.
– Вот и хорошо, – наконец сказала Фета, вставая. – Выпей отвару да принимайся за работу, – добавила она и вышла, подозрительно оглядываясь на Юли.
Шить девушке совсем не хотелось. Старые вещи наполняли комнату запахом лежалой ткани, мешая вдохнуть и без того горький воздух. Юли перебирала серые лоскутки для заплат, понукая себя:
«Давай. Больным нужна одежда, Городу нужна одежда. Бабушка сейчас принесет обед, по какому праву ты его съешь, если ничего так и не сделала за день?»
Но правильные слова в этот раз оставляли ее равнодушной. Юли постоянно замирала, прислушиваясь к шагам за дверью. Вот сиделка пронеслась от палаты умирающих к комнате Феты, вот она и бабушка, обсуждая что-то вполголоса, пошли обратно. Вот приглушенный смех донесся из помещения лечебницы, где лежали еще храбрящиеся больные. Все эти каждодневные звуки сегодня не интересовали девушку. Ее тянуло к одиночной палате.
Если бы только выбраться наружу, пересечь коридор, чтобы одним глазком посмотреть, как там Вожак. Жив ли еще, уняли ли травы боль в поломанной ноге, наполнил ли отвар его силами, чтобы он мог дышать? Эти вопросы вертелись в голове, отвлекая от работы.
Юли так и сидела без движения с лоскутком в руке, когда бабушка отворила дверь и заглянула внутрь.
– Эй, – окликнула она внучку, и лоскуток выпал у той из тонких пальцев. – Всех вызывают в Город, что-то там старику придумалось нам рассказать. – Фета скривилась. – Больных напоили сонным отваром, пусть отдыхают, пока нас не будет. Но вот этот, – старуха повела головой в сторону одиночной палаты, – не спит. Гадость их крылатая сильнее, видать. Посиди с ним, ладно? Он в бреду, но все равно держи язык за зубами.
