Пока бабушка открывала скрипучую дверь, Юли метнулась с подоконника к топчану, сунула томик глубоко под матрас и уселась посреди кучи тряпья на полу.
– Э-э, да ты ничего не сделала, как вижу, – расстроенно проговорила Фета, заходя внутрь. – Вот так помощница… Заболела, небось?
Она протянула сморщенную ладонь ко лбу внучки, а потом, потянув за шнурок, вытащила из-под свободной рубахи Юли ее медальон.
– Тонкий, – заключила старуха. – Что-то быстро в этот раз…
Не ответив, девушка отвела взгляд. Больше всего в жизни она ненавидела такие моменты. Бабушка не обвиняла ее, но в голосе все равно отражалось разочарование, словно Фета надеялась, что хотя бы в этот раз амулет приживется, словно бы Юли опять сделала что-то не так. Словно это что-то зависело от нее.
– Ну что ж, – вздохнула Фета. – Значит, скоро понадобится другой. Пойду к старику, что ж делать… Пойду.
Она задумчиво оглядела лоскутки.
– К больным больше не ходи, – наконец добавила она, не обращая внимания на возмущенный взгляд внучки. – Сама понимаешь… Мало ли.
Юли продолжала молчать. Это в себе она ненавидела еще больше. Каждый раз, когда силы медальона в ее теле не хватало, чтобы бороться с мучительной болезнью, что-то неведомое в ней становилось опасным для окружающих.
– Вот поэтому ты здесь, – твердо сказала она себе, обводя глазами серое тряпье, когда бабушка вышла. – Вот поэтому отец тебя бросил. Вот поэтому мама умерла. Вот поэтому ты должна отказаться от нового медальона. Всем так будет лучше.
* * *
Дни текли за днями, амулет ее становился все тоньше. Иногда Юли просыпалась от страха, что волной накрывал ее вслед за приступами удушья. Иногда она заходилась в кашле, однако он еще не разрывал ей грудь, только испытывал на крепость, сразу отпуская. Фета ничего не говорила о новом медальоне, лишь отводила глаза да подавала внучке лишнюю плошку слабого травяного отвара.
Юли равнодушно это воспринимала, словно смотрела на все со стороны, ее не пугала кровь на ткани, которой она утирала рот после приступов. Мысль о скором избавлении от одиночества, этой комнаты и надоедливой работы хоть и не радовала ее, но зато внушала спокойствие.
Ей было жаль только бабушку, которая останется одна во всем лазарете. Только старая Фета и череда сменяющихся добровольцев, а по другую сторону – неизбывная смерть. Но и это лишь изредка сжимало сердце Юли тоскливой болью.
С рассвета до густых сумерек она шила, штопала и латала рваные вещи, резала ткани на лоскуты и тряпки, пока силы не покидали ее окончательно. Тогда можно было уйти в глубокий сон, без образов и мыслей. Даже читать старую книжку ей больше не хотелось.
«Если бы они были на свете, – думала Юли, засыпая, – эти Лекари, то пришли бы и вылечили меня и всех, кто умирает тут каждый день».
Но никто не приходил. Болезнь медленно одолевала ее, удушье возвращалось все чаще, а приступы кашля теперь сотрясали исхудалую грудь, выворачивая наизнанку, принуждая отплевываться кровью до самой зари.
Одна из таких ночей никак не хотела заканчиваться, Фета уже обтерла мягкой тканью раскаленный лоб внучки, напоила ее отваром, чей травяной аромат наполнил комнату, и ушла, чуть не падая от усталости, к себе в комнату, чтобы шептать несуществующей Роще свои молитвы.
Юли лежала в постели, бессильно прикрыв глаза. Настоящей боли пока не было. В груди жутко булькало и клокотало. Девушка не спрашивала Фету о новом медальоне, и та молчала тоже, но Юли знала, что бабушка каждый день ходит в Город и возвращается оттуда переполненная яростью, с пустыми руками.
Сухо покашливая, стараясь не делать резких движений, чтобы этот кашель не превратился в судорожный приступ удушья, девушка приподнялась с подушек и спустила ноги на холодный пол. Ей отчаянно хотелось выйти из комнаты. Спокойная ночь, в течение которой лечебные травы сдерживали болезнь, даруя Юли немного сил, неотвратимо заканчивалась. Будет ли еще одна такая? Девушка не знала ответа, но у нее было желание выйти наружу и вдохнуть холодный воздух, пусть вызывающий ощущение горечи во рту, плотный и пыльный, он хотя бы пах еще чем-то, кроме немыслимого отчаяния лазарета.
Придерживаясь за стенки, Юли осторожно накинула на себя одеяло, сунула босые ноги в разношенные ботинки и вышла в коридор. Дверь комнаты бабушки была приоткрыта, Фета всегда хотела слышать, не зовет ли ее в ночи кто-то из больных. Опасливо оглядываясь, Юли хотела прошмыгнуть к выходу, но остановилась у одиночной палаты.
Она иногда вспоминала раненого Крылатого, который так грубо с ней обошелся. Девушка не спрашивала Фету о его судьбе, то ли из страха показаться смешной, то ли стыдясь своего интереса. Но образ мечущегося в забытье юноши, что отчаянно звал погибшую в пустыне невесту, нет-нет, да и вспыхивал в памяти девушки.
Теперь, проходя мимо двери, которую она погладила далекой ночью после разговора с бабушкой, Юли замерла на мгновение, но кашель начинал уже ворчливо бурлить внутри, времени оставалось все меньше. Не глядя больше по сторонам, девушка двинулась по коридору на подкашивающихся от слабости ногах. Ботинки стали казаться ей неимоверно тяжелыми, плотное одеяло душило, лоб взмок, а на щеки, покрытые испариной, липли непослушные пряди. Но она упорно брела вперед. Вот Юли миновала «тяжелую» палату, и общий зал, и комнату с новыми больными, и наконец дрожащими руками она взялась за кольцо на массивной входной двери. Осторожно, чтобы старые петли не взвыли, перебудив всех больных в лазарете, девушка приоткрыла ее и выскользнула наружу.
Холодный ветер мгновенно остудил ее лицо, и Юли ощутила приятное покалывание. Воздух, насыщенный пылью и гарью, показался ей живительным. Закрыв глаза, она подставила лицо дуновениям ветра и медленно опустилась на лавку у крыльца. Город спал, укрытый темнотой, на небе не было видно ни единой звезды, даже лунный свет с трудом пробивался через низкие тучи. Но дождь еще не начался, и Юли расслабленно выдохнула, опираясь спиной на стену здания.
– Не спится? – мужской голос, хриплый и резкий, заставил ее подскочить и зайтись нестерпимым кашлем.
Хватая ртом ночной воздух, Юли сгорбилась на скамейке. Рядом с ней кто-то сел; человек находился в тени крыльца, и девушка просто не заметила его, опьяненная миром вне стен лазарета. И теперь незнакомец уселся на расстоянии вытянутой руки, пристроив рядом два крепких костыля.
Юли прищурилась, всматриваясь в скрытые ночной темнотой очертания мужской фигуры. Наконец она различила светлые волосы, сухие плечи и длинные ноги, впрочем, одну ногу, стиснутую глиняным коконом, он аккуратно поджимал.
– Здравствуй, Лин, – проговорила девушка, отодвигаясь. – Вижу, тебе тоже не спится.
Лицо парня было обращено на дорогу, ведущую прочь из лазарета.
– Сложно спать, если знаешь, что часов тебе осталось – по пальцам сосчитать, – ответил он. – Здравствуй, Юли.
Они помолчали, не зная, что еще сказать. Тишина между ними сливалась с безмолвием спящего Города.
