Иногда Лину казалось, что он говорит с Алисой. Иногда он четко понимал, что рядом с ним сидит чужак и что он по сути и не знает ничего об этой девушке с тонкой фигуркой. Она может оказаться простой сиделкой или плодом его воспаленного сознания. Она может быть злобным духом, а может, призраком умершего здесь добровольца.
Лин даже нашел в себе силы спросить у дневной сиделки, не видела ли она среди остальных кудрявую девчушку, худенькую до прозрачности.
– Девчушку? – переспросила женщина, подозрительно вздрагивая. – Ох, дорогой, среди нас таких нет.
В былые времена, когда Лин еще мог испытывать любопытство, он бы вгрызся в сожженную землю, но узнал тайну своей маленькой гостьи. А теперь он лишь благодарил Святых Крылатых за таинственную собеседницу, которая делит с ним бесконечные ночи, полные бреда и окрашенные кровью.
Когда девушка легла рядом, желая согреть его, трясущегося в ознобе, Лин почувствовал, кажется, все косточки ее грудной клетки и отчаянно бьющееся за ними сердечко. Вот вспыхнули ее щеки. Вот она задышала ему в шею, прерывисто и испуганно. Мятежный дух не мог так дышать, замирать, прижимая к себе тонкими ручками мужские плечи.
В последний раз Лин ощущал такое прикосновение женских рук в ту далекую, сладкую ночь. Когда, поддавшись слабости, а может, и правда захотев этого, Алиса поцеловала старого друга, доверяясь его рукам, его губам. Даже несмотря на лихорадку Крылатый почувствовал, как память согревает его сердце.
Девушка продолжала прижиматься к нему своим хрупким тельцем, не догадываясь, что он сам прогнал озноб всего одним-единственным воспоминанием: обнаженная спина Алисы в лунном свете. Он помнил каждую деталь этой картины, каждую колкую мурашку, каждый прерывистый стон, сорвавшийся с губ.
Тишина в комнате сгустилась, стала почти осязаемой.
– Ты знала Алису? – сорвалось с губ Лина.
И он уже не мог себя остановить. Он говорил и говорил, слова лились потоком. Он никогда не позволял себе их сказать. Никому. Ни Шае, которая прекрасно понимала все без слов, ни Братьям, даже самой Алисе он не успел сказать этого.
Но девушка, все больше походившая на безликий дух лечебницы, умела слушать, как никто прежде его не слушал. Она впитывала его слова кожей, повторяла их, чуть заметно шевеля губами. Даже всякую ерунду вроде историй у костра. Будто силилась запомнить, как он говорит.
Лин откинулся на подушку и невольно признался Юли и в своей глупости, и в том, сколько времени они с Алисой потеряли только потому, что он был последним болваном.
Крылатый не сразу заметил, что юная сиделка от него отстранилась. Лин попытался подняться, желая посмотреть на Юли, но зашелся в кашле. Кровь хлынула у него изо рта, он сразу ею захлебнулся. Девушка уже вскочила, бережно приподняла его откинутую голову, зажгла пучок трав, что-то успокоительно шепча.
Она снова была рядом. Она снова ему помогла. С такой нежностью о нем заботилась только мама много лет назад, когда он разбил колено так, что обнажилась кость.
На миг ему привиделось, что это Шая заботится о нем – поддерживает его голову на весу, хлопочет вокруг него. Еще мгновение, и она запоет колыбельную. Может быть, даже ту самую, что принесла в их дом маленькая Алиса. Никто не знал эту песенку до нее, девчушка поделилась ею как самым большим сокровищем, что осталось у нее после смерти матери.
Измученному Крылатому вдруг до слез захотелось услышать знакомый мотив.
– Спой мне… – просипел он, не различая уже черты лица той, что прижимала его к себе.
И девушка запела. Выводя знакомую песню чистым и тонким голосом.
Теплая волна накрыла Лина с головой, ему стало так спокойно и легко, боль отступила, в горле больше не клокотало. Он отдался на милость мягкому прибою, что уносил его в сон. Никто не знал тайную песенку Алисы, значит, любимая сидит с ним рядом, поет и гладит по волосам. Он вдохнул поглубже, желая втянуть в себя запах ее прогретых солнцем волос. И открыл глаза.
Пахло лишь горьким отваром. Сна больше не было. Над ним склонилась полузнакомая девушка: кудрявые волосы совсем растрепались, серые глаза смотрят восторженно, на впалых щеках лихорадочный румянец.
Это была не Алиса. На него смотрели волчьи глаза старого Вожака.
Он приподнялся. В голове начала складываться цельная картина. Девочка, о которой никто не знает. Девочка, которая живет в лазарете. Девочка с серыми в медную крапинку глазами Вожака. Все слухи, бродящие по темным закоулкам Города, сплелись воедино.
В памяти воскрес стершийся образ из далекого детства. Мать приводит за руку маленькую зареванную Алису.
– Она будет жить с нами, милый, – говорит Шая. – Ее мама умерла.
– Кормилица крылатой твари, – сплетничают соседи. – Она сама виновата! Мерзкое дитя выпило все силы из бедняжки.
– Эту песенку мне пела мама, – заговорщицки шепчет ему Алиса под одеялом, которым они с ней укрылись с головой. – Это была наша тайная колыбельная. Мама пела ее только мне. И еще одной девочке, но это не в счет, она была сироткой, и мама сказала ее жалеть.
– У меня была кормилица, – испуганно объясняет Юли, протягивая к нему тонкие пальчики, – Она пела ее мне…
Громкие, полные ненависти обвинения повисли в воздухе, когда юная сиделка выскочила из палаты. Ярость еще клокотала в Лине. Ему хотелось вскочить, выплеснуть всю злобу в старое лицо Феты.
– Так вот где ты ее спрятала, старуха! – шептал он, разламывая глиняный кокон на больной ноге.
Но даже ослабив зуд, он не смог успокоиться. В груди клокотало, бешеный стук сердца отдавался по всему телу. Надеясь уснуть, Крылатый крепко зажмурил глаза и вдруг явственно услышал голос матери.
– Так жаль малышку, потерять обоих родителей… – горестно вздыхала она.
Лин вспомнил, как мать низко склонилась над потертым столом.
– Ты про Алиску-то? – отозвалась соседка, заглянувшая на огонек.
– У Алисы теперь есть мы, – твердо сказала Шая. – Я про девочку Томаса. Она-то совсем одна осталась.
Лин не мог поверить, что время сумело стереть из памяти услышанный разговор. Такой важный, такой нужный. Почему они с Алисой ни разу не обсуждали это? Почему он не попытался разузнать у любимой, что она помнит о далеких годах жизни с матерью, которая растила еще одно, чужое дитя?
Почему он за столько лет рядом с Алисой так и не удосужился узнать о ней хоть капельку действительно важного?
Мучаясь от сомнений и просыпающейся вины перед Юли, Крылатый принялся осторожно поднимать и опускать тело, словно физическое усилие, дающееся с таким трудом, могло отвлечь его хоть на какое-то время.
* * *
«Лекарей отбирают среди новорожденных, в них ищут особую чуткость к потоку древесной силы. Матери приносят своих младенцев в Рощу и оставляют наедине со Жрицами, которые проводят свои обряды с молитвами, принося древесному полукругу дары и посвящая ему песни. Когда Роща готова выбрать, Говорящий входит в ее сон, дабы узнать решение. Выбранный младенец остается в жреческом Круге взрослеть и обучаться мастерству лекарства».
