Юли читала книгу, игнорируя звуки, доносящиеся из-за двери. Сегодня она сказалась больной, бабушка, зайдя к ней поутру, нашла внучку бледной и ослабевшей. Фета долго держала ладонь у нее на лбу, считала слабый пульс на вялой руке, а потом заставила Юли съесть весь завтрак и велела закутаться в одеяло и не сметь вставать.
Этого девушке и хотелось. Завернуться в одеяло, спрятаться в нем от всех горестей и обид, что поджидали за порогом комнаты.
Слез уже не было, осталось только ощущение загнанности в угол, из которого не может быть выхода. Крылатый Лин ее ненавидит, даже боится, что еще хуже. Значит, она и есть чудовище, поэтому бабушка так тщательно прячет ее в стенах лазарета.
Кто знает, может быть, Лин уверен, что именно из-за нее усилилась лихорадка. Кто знает, может быть, он и прав…
На секунду девушка представила, как она сидит рядом с парнем в его комнате, луна освещает их, нежно серебря, они о чем-то увлеченно беседуют, не замечая, что в это же время Юли вытягивает из больного последние соки жизни. Ее передернуло.
Нет. Пока амулет оставался плотным, бархатистым на ощупь, Лину ничего не грозило. Да только Крылатый об этом не знает.
«Чем раньше древесный знак отметит новорожденного, тем полнее напитает его сила Рощи. Когда внутренний сосуд заполняется живительным соком Дерева, выбранный принимает первое изменение. Свет должен вырваться из ладоней врачующего и наполнить страждущего благодатью. Так Лекарь вступает на путь своего ученичества».
«Но как сказать ему об этом?» – думала Юли, перелистывая странички.
Войти и заговорить с Крылатым казалось ей немыслимым. После тех слов, что он кричал ей вслед, после ненависти, что плескалась в его глазах, как могла девушка перешагнуть порог его палаты?
Она было подумала написать ему письмо. Большое и красивое, как в старых сказках бабушки. Начать издалека, рассказать ему об одинокой жизни в закутке, о медальонах и отце. Написать все, что она помнит о страшном дне, когда первый амулет рассыпался в детских пальчиках, и боль пронзила ее раскаленным жалом. Рядом не было ни Феты, ни отца. Только испуганная кормилица. Она схватила девочку в охапку и понеслась к общему дому. Сколько бежала женщина по пыльным улицам? Юли не знала. Но этих минут оказалось достаточно, чтобы добрая кормилица лишилась всех жизненных сил. Наверное, она чувствовала, что слабеет. Ей бы отбросить мерзкое создание, растоптать его в пыли, но женщина только сильнее прижимала к себе тельце Юли и бежала к Томасу. После этого кормилица не прожила и дюжины дней.
Юли не помнила этого, да и не могла. Как только она пыталась мысленно вернуться в тот день, голову начинало сдавливать, а в ушах предательски стучало.
Как вместить все это в буквы? Как передать Лину всю тяжесть вины? Как описать ему бесконечное одиночество, которое если и смог кто-то скрасить, то только он? Разве об этом получится написать?
Юли знала, корявые строчки покажутся ей надуманными, даже простое и ясное «извини», что так и рвется из нее, не передаст, как сильно она сожалеет. Нет, она должна поговорить с Крылатым. Если бы он только дал ей минуточку. Не закричал, не стал выплевывать злые слова. Тогда она соберется, она сможет объяснить ему.
Никогда в жизни, полной смертей и боли, ей еще не было так страшно. Первый раз самой Юли было что терять.
«Предчувствие первой ступени настигает Лекаря, принимающего знания от Рощи в затворничестве и покое, в миг наивысших внутренних переживаний. Лишь яркое чувство, чистейшее в своей остроте, может побудить Лекаря поделиться жизненной силой со страждущим».
Юли уже не читала. Книга свесилась с края кровати, пока девушка, уткнувшись лицом в ладони, собиралась с мыслями. Решиться зайти в одиночную палату оказалось проще всего, но как придумать слова, что ей помогут?
За окном темнело. Совсем скоро Фета заглянет в комнату, чтобы еще раз приложить руку ей ко лбу лоб и уложить внучку спать. Юли решила, что оттягивать встречу с Лином не станет, томительное ожидание было хуже всего.
Как только озабоченная Фета в последний раз подоткнула под нее покрывало и ушла к себе, Юли вскочила с топчана. Холодная вода из умывальника придала ей смелости. Девушка насухо вытерла лицо, пригладила непослушные волосы и глубоко вздохнула.
Она так и не решила, что именно скажет молодому Вожаку. Лин мог поднять крик, как только она постучится в дверь. Он мог обругать ее, а мог встретить гнетущим молчанием.
«А еще он мог уже умереть, идиотка ты эдакая», – резко сказала себе Юли.
Девушка вышла в коридор, прислушалась к сопению и хриплому дыханию спящих больных и решительно проскользнула в одиночную палату. Без стука.
Лин стоял у окна, опираясь на костыли. На нем была больничная рубашка. Юли помнила, что у ворота на ней есть маленькая заплата, она поставила ее собственными руками. Отчего-то мысль об этом наполнила ее нежностью. В это мгновение Крылатый обернулся. Его глаза сверкнули в зачинающихся сумерках.
– Что тебе нужно? – холодно спросил он.
Юли замешкалась. Она чувствовала: еще секунда, и он ее просто выгонит вон.
– Мне нужно объяснить тебе… – начала она и осеклась под тяжелым взглядом.
– Объяснить что? Как ты это делаешь? – продолжил за нее Крылатый. – А может быть, ты хочешь подкрепиться, а я подходящая добыча?
От возмущения Юли умолкла на полуслове. Она стоит сейчас перед ним, взволнованная и испуганная, а он говорит таким равнодушным тоном, словно они не провели здесь столько ночей наедине с его болезнью.
– Хочешь узнать, как я это делаю? – вспыхнула она, забывая все предостережения Феты. – Вот!
Юли запустила руку под ворот рубашки и достала деревянный медальон. Лин замер. Он не дышал, казалось, вид амулета на фоне ткани рубашки девушки ввел его в транс.
– Откуда он у тебя? – чуть слышно выдохнул Крылатый. – У тебя же нет крыльев! Нет?
– Нет, – растерянно ответила Юли, забывая все, что хотела сказать.
– Я не верю. – Лин покачнулся на костылях, но отпрянул, когда девушка проявила намерение его поддержать. – У тебя должны быть крылья, если в Братстве отдали тебе медальон, ты должна быть с крыльями.
Юли осторожно приблизилась к нему.
– Послушай, – заговорила она, – у меня нет крыльев. Медальон нужен, чтобы…
Но Лин ее уже не слушал, отбросив костыли в сторону, он одним движением подскочил к Юли, схватил ее за плечи и развернул к себе спиной. Девушка не успела издать ни звука, а его длинные, цепкие пальцы уже разодрали на ней рубашку.
Юли окаменела. Ей было невыносимо страшно.
– Не может быть! – рычал Лин, проводя по бледной коже ладонями.
Под его руками была обычная девичья спина. Тощая и хрупкая, с острыми позвонками. Но на ней не было ничего, что доказывало – она прошла испытание, медальон принял ее тело, врос в него, оставляя между лопатками два бугорка, сделал Крылатой.
