Счастье, наполнившее было все ее существо, медленно рассеялось. Лин продолжал что-то оживленно говорить ей в макушку, но Юли не слушала. Она внимательно разглядывала отошедшую к окну Алису поверх мужского плеча.
В тонкой фигуре явственно ощущалась крепкая сила воина. Прямые волосы, небрежно собранные в узел, широкая куртка, явно с чужого плеча. Задумчиво разглядывая улицу через окно, Алиса медленно крутила в пальцах тесемку от медальона. Даже пыльная дорожная одежда не могла скрыть, как хорошо она сложена. Поджарая, красивая, великодушная. Все, чем обладала Крылатая, было чуждо Юли.
Она почувствовала себя чахлым кустиком, выращенным в парниках Феты, на фоне крепкого молодого Дерева, полного силы и опыта. Холодная ненависть заполнила все ее существо. От утреннего спокойствия не осталось и следа.
Словно почувствовав ее яростный взгляд, Алиса отвернулась от окна и посмотрела на Юли. В глазах, отливающих сталью, та прочитала равнодушие. Все это время Крылатая размышляла о чем-то своем, куда более важном, чем обнимающий другую девушку любимый.
«Она даже не видит во мне соперницу», – подумала Юли, отстраняясь от Лина.
А тот уже и сам разомкнул объятия, провел ладонью по ее кудряшкам и присел к столу.
– Надо бы нам подкрепиться… – протянул он осматриваясь.
Юли медленно прошла к полке, вытащила запрятанную между книжками коробку с засушенными корочками, так же молча протянула ее Крылатому и вернулась к кровати. Острый взгляд Алисы не отрывался от девушки.
Лин достал из коробки сухарь, макнул его в пиалу с травяным отваром и осторожно надкусил. Блаженство отразилось на его худом лице.
– Не помню, когда в последний раз чувствовал вкус еды, а не кровь и горечь старухиной отравы, – сказал он, принимаясь за вторую корку.
– Не спеши, а то еще подавишься, – заметила Алиса, садясь на подоконник.
– Я понимаю, воробушек, ты у нас теперь главная, – пробурчал Крылатый, – но уж не учила бы старших…
И они засмеялись. Юли слушала их смех, непонятный, даже пугающий, чувствуя, как уходит земля из-под ног. Невозможно бороться за того, кто так счастливо смеется с другой.
– Шая… Она умерла, да? – резко обрывая смех, спросила Алиса и, не услышав ответа в напряженной тишине, горько кивнула. – Я боялась спросить, весь вечер останавливала себя… Словно, пока слова не произнесены, она… жива.
Лин мрачно опустил руки на стол, выпуская из пальцев корку.
– Я похоронил ее там, где твоя мама… – сказал он, бросая на Юли предостерегающий взгляд.
– Хорошо, – кивнула Алиса. – Я должна успеть сходить туда… до того, как…
Она запнулась.
– Что ты думаешь делать теперь? – полюбопытствовал Крылатый, не дождавшись продолжения.
– Давай не будем пока, – сказала Алиса, прислоняясь затылком к оконному проему, и снова перевела взгляд на Юли. – Мы так и не познакомились вчера.
Ее голос, усталый, но ровный, пригвоздил Юли к кровати. Она ощущала силу Крылатой, новым своим чутьем распознавала ее в каждом скупом движении. Эта сила не была враждебной, нет. Она была равнодушной. То новое, что жило теперь в Юли, было чуждым Алисе. А живущее в Алисе никогда бы не стало родственным Юли. И Крылатая тоже это понимала.
– Не познакомились, – согласилась Юли, помедлив. – Но я знаю, кто ты.
– Я тоже знаю, кто ты. – Улыбка блеснула на лице, освещенном скудным светом из окна. – Ты дочь Томаса, он говорил мне о тебе.
Юли помолчала, удивляясь, как просто звучит имя отца, произнесенное Алисой. Каждый раз, когда она думала о родителях, их имена отзывались болью в голове. «Анабель», – билось в правом виске. «Томас», – пульсировало в левом.
– Я почти его не знала, – наконец выдавила Юли.
– Мы провели с ним половину жизни, да, Лин? – Крылатый хмуро кивнул в ответ. – Но я сумела узнать Томаса только перед его гибелью. Он был хорошим человеком, хотя сам в это не верил.
– Он крал у Братьев медальоны! – процедил сквозь зубы Крылатый, сверля взглядом стол. – Он предал нас всех.
– Томас был лучшим Вожаком, который только мог у нас быть, – упрямо сказала Алиса. – А все, что он делал… Это было из любви к дочери. Ты можешь его за это осудить?
Юли последним усилием воли сдержала болезненную дрожь, уже пробегающую по спине, и не шелохнулась.
– Он – Крылатый! – не унимался Лин. – Был Крылатым… Красть у своих Братьев, когда медальонов почти не осталось…
– Если бы он этого не делал, – волной пронесся по комнате голос Алисы, – то Юли не было бы на свете, и вчера тебя бы никто не спас.
Тишина повисла в комнатке. Алиса продолжала равнодушно смотреть в окно, сидя к нему вполоборота; Лин разглядывал собственные ладони, хмуря лоб.
– Мне нужно в Город, – наконец сказала Крылатая, вставая с подоконника. – Кто сейчас Вожак?
Парень поднял на нее удивленные глаза.
– А сама как думаешь?
– Я… – Алиса озадаченно посмотрела на него. – Но ты же был болен, тебя разве никем не заменили?
– Нет. Братья, знаешь ли, верили, что я вернусь в строй.
– Подожди, Город руководил Братством, пока ты был в лазарете? Старик отдавал прямые приказы?
– С первого дня после ухода Томаса мне приносили задания, мы их выполняли… Ничего особенного: вода, охота, охрана… Все, как всегда.
– Значит, мне просто не к кому сейчас пойти… – пробормотала Алиса. – В Городе нет никого, кто может хоть как-то повлиять на старика.
Лин поднялся и подошел к ней.
– Воробушек, ты можешь поговорить со мной. Для Братьев я – Вожак. Если тебе нужна помощь, мы поможем.
Крылатая посмотрела на него долгим, тяжелым взглядом, полным таинственного серебра.
– Прости, но, если ты скажешь им пойти против Города, они откажутся.
– Я – их Вожак!
– Нет, Лин, ты заменил Вожака, когда улетел Томас, – возразила Алиса, отстраняясь. – Прости, я бы этого никогда не сказала, но сейчас… Слишком многое на кону.
Она обошла замершего парня, который даже не нашелся, что ей ответить, и просто стоял, окаменев.
– Мне нужно поговорить с Фетой. Нельзя терять время, сидя в четырех стенах…
Алиса осторожно выглянула в коридор и выскользнула из комнаты, затворяя за собой дверь.
– Проклятье! – Лин дернулся к двери, но в коридоре уже раздавались чужие шаги. – Проклятье!
Он заметался в тесном пространстве маленькой комнаты, словно дикий зверь, пойманный в сеть. Юли прижалась спиной к стене, испуганно следя за каждым его движением.
Затаив дыхание, она слушала разговор, и слабая надежда затеплилась в ее груди, но почти сразу ее смыла волна немыслимой злобы. Да как смеет эта пыльная девица так разговаривать с Лином? Откуда в ней столько спокойной уверенности в собственном праве сомневаться в нем?
