– Мы сами даруем его себе. Если сумеем. – Та Алиса, которая смотрела со стороны, поежилась от звука собственного голоса, холодного, как проточная вода ручья.
Освальд помолчал, рассматривая песок под ногами.
– Значит, ты хочешь, чтобы мы полетели с тобой и начали строить там Город?
Алиса кивнула.
– Но никто из живущих сейчас его не увидит. Мы все умрем задолго до того, как распустится первая почка в лесу, который мы должны будем посадить, – возразил Освальд.
– Зато наши дети увидят.
Крылатый ухмыльнулся, но его кулак разжался.
– Как ты думаешь уговорить людей отдать жизни во имя тех, кто еще не родился?
Алиса не медлила с ответом ни мгновения, сама не осознавая, что говорит, она произнесла:
– Там есть лекарство, которое может спасти тех, кто родился, но неминуемо умрет.
Ей понадобилось всего один раз взглянуть на Освальда, разом потерявшего свое напускное равнодушнее, чтобы понять: он полетит с ней, сделает все, что она скажет, лишь бы только лекарство оказалось в его руках.
– Ты не лжешь? – чуть слышно спросил он. – Да поверят Святые Крылатые, если ты лжешь, то я убью тебя.
Алиса смерила его еще одним серебряным взглядом так, чтобы он понял, как оскорбительно это предположение.
– Ты видел Лина. Он умирал, а теперь жив. Я лгу?
Крылатый постоял немного, принимая привычный для себя бесстрастный вид, развернулся и пошел назад, не проронив больше ни слова.
Когда он потянул на себя скрипнувшую дверь, из темноты коридора к нему под ноги выскочила оранжевая молния. С яростным рычанием Чарли пролетел мимо остолбеневшего мужчины и остановился в паре шагов перед Алисой. Его шерстка угрожающе вздыбилась на холке, он скалил зубы, не сводя глаз с Крылатого.
Шепча под нос проклятия, Освальд махнул рукой и шагнул за порог.
Как только его фигура скрылась в темноте, Алиса медленно сошла со ступеней и упала на землю так, словно из нее выбили дух одним тяжелым ударом. Она скорчилась на холодном песке, обнимая руками колени.
Сила, что управляла ею, заставляла говорить, так высоко задирая подбородок, так прямо держа спину, – эта сила испарилась. Больше Алиса не чувствовала в себе тока чужеродного, расплавленного серебра. Только в нос еще бил пряный запах густой травы, что росла у Рощи в далеком крылатом сне.
Чарли подошел к ней, утыкаясь холодным носом в щеку. Он чувствовал все опустошение, навалившееся на его маленькую девочку, но ничем не мог помочь.
Неназванный не причинил ей вреда. На этот раз не причинил.
Глава 11
Юли всем телом прижималась к двери. Она напрягала слух, силилась разобрать обрывки фраз, что звучали в коридоре, доносимые из распахнутых дверей комнаты Феты.
В начале, когда Юли только принялась слушать, Крылатые шумели и радостно гомонили. Ей было не по себе от их восторженных криков, оттого, как они топали тяжелыми сапогами, как хлопали друг друга по плечам. Особенно гнусно ей стало, когда она поняла, что именно таков и есть мир Лина.
Затхлый воздух лазарета, где смешаны боль, кровь и горькие травы. Ее мягкие руки, утирающие пот со лба. Тихие разговоры между приступами кашля до самого рассвета. Нет. Он жил среди сильных, здоровых и шумных братьев. Жил с Алисой. А теперь, когда Юли своими руками излечила его от хвори, Лин шагнет за порог лечебницы, чтобы никогда больше не возвращаться.
Девушке хотелось перевернуть старый топчан, разбросать по полу аккуратно сложенные вещи. Ей хотелось кричать и выть, ей хотелось прижаться к бабушке и долго плакать ей в плечо. Но часть ее уже смирилась с неизбежным.
Она понимала: чем раньше успокоится, тем легче будет жить дальше так, словно и не было этих суматошных дней. Теперь, без страшной зависимости от медальонов, у нее появится шанс хоть иногда выходить наружу. Конечно, своей для Города ей никогда не стать. Ее будут обходить стороной, бояться и сплетничать о ней. Но и это можно вынести. Она будет работать в этих стенах и выходить на улицу, чтобы дышать воздухом, от которого во рту горчит.
Пройдут дюжины дюжин дней, и тоска по Лину обязательно отпустит. Юли умела принимать потери, она выросла без отца и матери, сможет прожить и без Крылатого с его вечно смеющимися глазами.
Но оторваться от двери и начать заниматься привычным шитьем у нее все равно не выходило. В комнате бабушки напряженно молчали. Кто-то прошел по коридору, хлопнула входная дверь. Из ее окошка не было видно крыльца, и Юли рассерженно скрипнула зубами. По коридору пронесся дробный перестук коготков.
Растерянная и озадаченная, девушка присела на кровати. За всеми переживаниями, что ей довелось испытать с самого утра, она и не заметила, как странно чувствует себя. Кости ломило так, словно она заболела, и жар разгорался внутри.
Юли осторожно прилегла, вытянув ноги, с губ сорвался болезненный стон. Это не было похоже на привычную лихорадку, начинавшуюся, как только медальон переставал питать ее силой. Тяжелая боль не сосредоточивалась в груди, она распространилась сразу по всему телу. Так вода заполняет сосуд, так пыльный ветер, пробившийся сквозь щелку в ставнях, мигом запорашивает всю комнату.
Девушка поерзала, стараясь устроиться удобнее. Что-то упиралось ей в спину из-под матраса. Она просунула под него руку и нащупала острый угол старой книжицы. Алиса ее вытащила, страницы послушно раскрылись в ладонях, и девушка замерла.
Она смутно помнила, как листала книжку, не вдумываясь в то, о чем читает, а потом сорвалась с места и бросилась в комнату Лина. Словно написанное наполнило ее важным знанием.
Юли принялась судорожно перелистывать желтые страницы, пока не нашла нужный отрывок.
«Предчувствие первой ступени настигает Лекаря, принимающего знания от Рощи в затворничестве и покое, в миг наивысших внутренних переживаний. Лишь яркое чувство, чистейшее в своей остроте, может побудить Лекаря поделиться жизненной силой со страждущим».
– Острое чувство жившего в затворничестве… – прошептала Юли и тихо засмеялась.
Боль ответила на смех точным ударом в грудь. Девушка задержала дыхание, а после выдохнула всю боль до последней капли. Тело продолжало ломить, но это больше не отвлекало Юли. Она наконец сумела увидеть главное, что так давно лежало на поверхности. В книжке, забытой под матрасом, находились ответы на все вопросы, что назойливо кружились у Юли в голове.
– Лекарь, – шепнула она, пробуя это слово на вкус. – Я – Лекарь.
Теперь Юли отчетливо вспомнила, как лился свет из кончиков ее пальцев, ставших прозрачными. Как уходила черная хворь из тела умирающего парня.
Столько лет она штопала старые вещи – и все для того, чтобы прожить затворницей, чтобы подготовить себя к служению. Юли стало легко и спокойно. Отныне она точно знала, для чего появилась на свет.
