Для начала меня заразила идея, что буквально за порогом существует бессчетное количество миров. Другая часть мема была такая: некоторые вещи внутри больше, чем кажутся снаружи. Возможно, некоторые люди тоже внутри больше, чем снаружи.
И это было еще только начало. Книги лишь способствовали разрастанию инфекции – «Мир далеков», само собой, и с ним разнообразные ежегодные издания по «Доктору» в твердой обложке. Собственно, в них прятались первые научно-фантастические сюжеты, с которыми я в жизни столкнулся, – и они заставили меня задуматься, а нет ли на свете еще чего-нибудь подобного…
Но самый главный ущерб подстерегал в будущем.
Вот он: моя реальность – то, как я воспринимаю мир, – существует в такой форме лишь благодаря «Доктору Кто». И в особенности благодаря «Военным играм» 1969 года, составной серии, ставшей лебединой песней Патрика Траутона.
Вот что осталось у меня в памяти теперь, через тридцать с лишним лет после того, как я впервые увидел «Военные игры». Доктор сотоварищи оказываются в месте, где идет война: поле битвы нескончаемой Первой мировой, куда оказались перенесены армии всех времен. Их выкрали из собственных пространственно-временных локаций и заставили сражаться друг с другом. Войска и временные зоны разделяют странные туманы. Перемещения между зонами возможны при помощи структуры, размером и формой напоминающей маленький лифт – или, выражаясь более прозаично, будку общественного туалета: заходишь в него в 1970-м, а выходишь в Трое, или в Монсе, или в Ватерлоо. Ну, только не во взаправдашнем Ватерлоо, потому что ты на самом деле находишься не во времени, а в вечности, и где-то за всем этим – или вне всего этого – стоит какой-то злой гений, изъявший армии из их реальностей, поместивший их сюда и с помощью коробочек движущий солдат и агентов с места на место сквозь туманы времени.
Коробочки назывались СИДРАТами. Даже в свои восемь я понял, что это означает.
В конце концов, не имея никаких других вариантов и неспособный решить загадку никаким иным образом, Доктор – который, как мы теперь знаем, был беглецом – призывает свой народ, Повелителей времени, чтобы они разобрались с этой ситуацией. И оказывается сам захвачен в плен и наказан.
Для восьмилетки это был поистине великий финал. Особенно я смаковал его иронию. Уверен, сейчас мне совсем не нужно возвращаться туда и пытаться пересматривать «Военные игры». Это было бы плохо. Да и поздно: ущерб все равно уже был нанесен, переписав мою реальность. Вирус прочно внедрился в организм.
Сегодня я пожилой и уважаемый писатель, но меня до сих пор охватывает ощущение каких-то не вполне ясных, но беспредельных возможностей каждый раз на входе в лифт – особенно если он небольшой и с голыми стенами. И до сих пор тот факт, что его двери открываются в том же мире и времени – не говоря уже о том, что в том же здании, – где и закрылись, представляется мне чистой случайностью, свидетельствующей лишь о недостатке воображения у всей остальной вселенной.
Я отнюдь не путаю неслучившееся с тем, чего случиться не могло, и в глубине души полагаю, что Время и Пространство бесконечно податливы, проницаемы, хрупки.
Позвольте мне еще парочку допущений.
У меня в голове Доктором был Уильям Хартнелл, и Патрик Траутон тоже. Все остальные Доктора были просто актеры – хотя Джон Пертви и Том Бейкер были актеры, игравшие настоящего Доктора. Остальные, и Питер Кушинг в том числе, всего лишь притворялись.
У меня в голове Повелители времени благополучно существуют и совершенно непознаваемы: это изначальные силы мироздания, которые невозможно назвать, только описать – все эти Мастер, Доктор и иже с ними. Все описания местообитания Повелителей времени носят для меня совершенно неканонический характер. Место, в котором они существуют, вообще невозможно никак изобразить, потому что оно находится за пределами воображения: там просто холодно и все либо черное, либо белое.
Наверное, это хорошо, что мне не удалось наложить лапу на Доктора, – это слишком многое бы стерло из категории случившегося.
Последняя реминисценция на Доктора (и опять из мешковато-брючной Траутоновской эры, когда некоторые вещи для меня были более чем реальностью) случилась ретроспективно в моем Би-би-сишном телесериале «Невереальность».
Не в самоочевидных вещах – например, в решении Би-би-си, что «Невереальность» нужно снять на видео в формате получасовых эпизодов. Не в персоне того же маркиза де Карабаса, которого я делал (а Паттерсон Джозеф играл), как будто выписывая Доктора с карандашного наброска, и очень хотел показать таким же таинственным, ненадежным и изворотливым, как инкарнация Уильяма Хартнелла. Нет, в самой идее, что под этим миром существуют другие миры и что Лондон тоже может быть волшебен и опасен, а туннели подземки не менее загадочны, труднодоступны и чреваты возможностью повстречать какого-нибудь йети, чем хребты Гималаев, было нечто такое, что я, возможно, позаимствовал из «Паутины страха» – сюжета Траутоновской эры. Так, по крайней мере, сказал мне на показе «Невереальности» писатель и критик Ким Ньюман. И вот стоило Киму это сказать, и я тут же понял, что он попал в самую точку, и вспомнил людей в подземелье, с факелами, и пронзающий тьму свет. Знание о существующих внизу мирах – о да, оттуда-то я его и извлек, это правда. И я с ужасом понял, что, сам в свое время поймав вирус, я теперь заражаю им других.
В этом, наверное, и состоит одно из чудес «Доктора Кто». Он не умирает, несмотря ни на что. Он все еще серьезный и все еще опасный. Вирус все еще где-то там, прячется, похоронен, зарыт, как моровая яма.
Верить мне вам необязательно. Сейчас, по крайней мере, – нет. Но вот что я вам скажу. В следующий раз как зайдете в лифт в каком-нибудь потрепанном офисном здании, и он, дергаясь, проедет пару этажей, в самый последний момент перед тем, как двери начнут открываться, вы невольно задумаетесь – пусть даже на долю секунды, – не увидите ли вы сейчас за ними лес юрского периода, или какой-нибудь спутник Плутона, или полнофункциональный курорт-отель где-нибудь в центре Галактики…
Вот тогда-то вы и поймете, что тоже заразились.
А потом двери откроются с диким скрежетом, как будто самой вселенной больно, и вы прищуритесь на свет дальних солнц – и да, тогда вы поймете…
Из предисловия к роману Пола Макоули «Око тигра» (2003) – в те времена, когда художественная литература оставалась единственным способом не терять связи со вселенной «Доктора Кто».
О комиксах и фильмах
Я еще помню, как все волновались, когда семнадцать лет назад на экраны вышел фильм по «Бэтмену». Сюжет Фрэнка Миллера о стареющем Бэтмене, возвращающемся из отставки («Возвращение Темного рыцаря»), вместе с «Хранителями» Алана Мура и Дэйва Гиббонса и «Маусом» Арта Шпигельмана стали предвестием первого, преждевременного и неудачного взрыва графической романистики. Я думал, что хорошего, серьезного фильма о Бэтмене будет достаточно, чтобы всех победить, узаконить комиксы и изменить мир. И вот два десятилетия спустя мы живем в мире, где комиксы выметали икру целой генерации летних блокбастеров. В этом сезоне у нас «Марвел» бьется лоб в лоб с «Ди-Си», «Люди Икс» – с «Суперменом», а в кулисах нервно жмется «Человек-паук», ожидая следующего года.
