— Марика — славный ребенок, — снисходительно сказал новобранец, заводя выбившийся локон за ухо девушки. Войнова спрятала за опущенными ресницами чувства, нахлынувшие на нее от этого прикосновения. — Ее увлечения еще изменятся несколько раз подобно весеннему ветру. Но даже если б это было не так, боюсь, что я уже давно и глубоко увлечен другой женщиной. Она в моем сердце, в моей душе и мыслях. Она и не знает, что уже изменила меня так, что я сам себя не узнаю. Она уже часть меня. И если она откажет и покинет меня, то унесет с собой и мою душу, оставив мне лишь пустую скорлупку — тело.
Тиса слушала и поражалась. Теперь она в полной мере ощутила силу красноречия этого человека.
— И если вопрос только в возрасте… — Трихон улыбнулся с необъяснимым выражением на лице. — Разве вы не знаете, что шкалуши отмечают свое рождение не по дням года, а по солнцестоянию? Наш начальный предок — Гор, орел Небела, был рожден в солнцестояние. Все мы живем с частичкой его души и празднуем его день рождения как собственный. Так что по календарю Рудны мне уже под сорок.
— Тогда мне…
— Тс-с, — он поднес палец к губам, — этот календарь лишь для уроженцев Рудненских гор. — Голос его опустился до хрипотцы. — С тех пор, как держал вас на руках там, на болоте, — прошептал юноша, — я мечтал прикоснуться к вам. Но не находил для этого причин.
Трихон протянул руку и тыльной стороной кисти провел по щеке девушки. Тиса опустила веки, чувствуя, как все доводы разума тают под его пальцами.
Он дотронулся до уголка ее приоткрытых губ, затем приподнял подбородок, заставив посмотреть на себя. У нее перехватило дыхание. В глазах напротив отражалась ночь. Они притягивали со страшной, неодолимой силой, растворяли ее на мелкие невесомые частички и предавали ветру. Завороженная, она позволила парню склониться и поцеловать себя.
Время остановилось, как на маминых часах…
Когда Трихон выпустил ее из объятий, Войнова почувствовала головокружение. Она была настолько потрясена поцелуем, что еле держалась на ногах. Шкалуш хотел снова обнять девушку за талию, но та выставила руку.
— Нет, Трихон. Я так не могу…
— Тиса…
— Ничего не говори, — прошептала она и, снова взглянув ему в глаза, вдруг ясно поняла, что уже проиграла эту партию. — Мне нужно домой.
Неловко ступая, заторопилась по дорожке. Он скоро нагнал ее и зашагал рядом.
— Мне нужно время все обдумать, — ответила на его немой вопрос. — Я не могу так.
— Понимаю.
С молчанием на устах, но кричащими душами они миновали проходную у ворот и расстались. Шкалуш проследил взглядом, пока девичья фигурка не исчезла в дверях корпуса, постоял некоторое время у крыльца, затем вернулся к воротам и покинул часть.
Задвинув засов своей комнаты, Тиса прислонилась к двери спиной и закрыла глаза. Вместе с оглушительной тишиной смятение объяло ее и не собиралось отпускать. Оно нарастало, пока расстегнутое платье спадало с плеч, пока вода из умывальника холодила тело, пока тонкая сорочка скользила по коже. Присев у зеркала, девушка взглянула на свое отражение. Сияние свечи ласкало ее щеки, и медовые глаза горели таинственным огнем. Разум еще пытался убедить сердце, приводя доводы в свою пользу. Только ночь всегда стояла на стороне сердца.
Двойник в зеркале коснулся пальцами губ. Так умело ее еще никто не целовал. Похоже, у Трихона неплохой опыт в этом деле. Она ведь ничего толком не знает о жителях Рудны. Сердце бесцеремонно кольнула ревность. Опустила глаза на замершие стрелки часов.
— Он любит меня, мама, — прошептала Тиса. — Любит!
Оценила в зеркале свою счастливую улыбку. Ганна права — она сумасшедшая. Блаженная, летящая с улыбкой в пропасть.
Глава 23. Мотылек
Туман показался старым знакомым. Он приятно холодил лоб, приносил запахи леса и березового дегтя. Жаль, но самого леса Тиса так и не увидела. «Здесь фон слишком выражен, не дает вычислить владельца. Но круг сужается. Скоро я буду знать его имя. Что касается замеченных мной колебаний вэи со стороны гряды — они больше не повторяются. Источник неясен. Возможно, просто блуждающее течение». Голос медленно затихал, затем вовсе растворился в безмолвном мраке.
«Ничто так не греет женщину, как осознание себя любимой». Какой философ это сказал первый, девушка не знала. Решение, еще робкое, было принято. Оно казалось таким же уязвимым, как мотылек. Однако, к удивлению, разлитый в комнате утренний свет не смог повлиять на него. Тиса глядела в зеркало своей души. Вчерашняя буря рассеялась не до конца. Ганна… поймет ли она?
Войнова спустилась к завтраку, пряча взгляд. Казалось, посмотрит кто-либо пристально ей сейчас в глаза — и сразу прочтет ее сокровенные мысли. Узнает ее тайну, увидит ее решение и разобьет его в пух и прах несколькими рациональными фразами. И зеркало разобьется на острые ранящие осколки.
«Колечко мое позлаченое, я тебе, мой друг сердечный, нареченная», — самозабвенно тянула Камилла из кухни. С раннего утра кухарка порхала у стола, словно жизнерадостная упитанная пчела. От вчерашнего кислого выражения лица ничего не осталось. На завтрак стряпуха выставила свою гордость — чиванский плов. Тем и хороши праздники, что после них всегда остаются вкусности.
Тиса попробовала ложку — изумительно, ароматный рис тает на языке. Но съесть смогла лишь толику порции. Посматривая в окно, она прекрасно понимала, что Трихон сейчас на солдатском завтраке в столовой Жича, но все равно взгляд выхватывал чужие лица.
Стряпуха чинно вплыла в столовую с половинкой праздничного пирога с орехами, медом и облепихой — еще один шедевр кулинарии «по рецепту Петровны». Женщина поставила его на край стола к ожидающим своего часа чайным чашкам из белого сервиза.
— Тиса, будь добра, передай мне хлеб, — промычал капитан, отложив газету в кипу старых на подоконнике.
Девушка с рассеянной полуулыбкой подала отцу солонку. Приподняв густые брови, тот молча ее принял.
— Деточка, должно быть, не выспалась после Горки, — Камилла переставила корзинку с нарезанным хлебом ближе к хозяину. — Пожалуйста, Лазар Митрич.
«Деточка» не возражала такому объяснению. Она ведь и в самом деле спала неважно, а под утро случилось видение. Но оно блекло на фоне воспоминаний о вчерашних событиях. По двору зацокали копыта — возвращалась одна из станиц. И Войнова снова посмотрела в окно.
После завтрака капитан отправился на службу, оставив дочь за столом вяло шевелить ложечкой над десертом. Как только Камилла поняла, что Лазар откушал и удалился, она налила себе чай и плюхнулась на скамью рядом с молодой хозяйкой.
— Как тебе пирог, лапушка?
Выслушав похвалу, женщина с удовольствием шумно отхлебнула чай из чашки.
— Все ж хорошие коровки у Платона. Сегодня такую сметану принес — ложка стоит. Не хочешь свежей сметанки?
