– Какая-то шутка? – процедил Олаф, чувствуя в ладони зуд. Метнуть бы руку на приклад арбалета и пустить болт прямо в наглую ухмылку герцога. Отрубят или нет – это еще вопрос. Авось и не успеют…
– Никаких шуток, – ответил северянин. – Деньги – тебе. Но это не совсем дар, как ты мог подумать. Скорее, задаток.
– Задаток?..
– Моей светлости нужна помощь твоего величества. Дело простое, заплачу щедро. Что скажешь?
Олаф не смог скрыть замешательства и потер челюсть аккурат во впадине между половинами бороды.
– Отчего бы твоим людям, светлость, не присесть за стол?
– Не вижу причин отказываться, – пожал плечами герцог.
Парни Олафа посторонились, северяне разместились за столом.
– Крой, налей-ка хорошего вина, – приказал Двубородый.
Дед в длиннополой ливрее извлек из-под стола бутыль, откупорил размашистым жестом фокусника, наполнил чаши гостям и людям Олафа. Свои выпили, чужаки даже не притронулись. Крой спал с лица:
– Не по вкусу мое вино? Зря вы так, ваша светлость! Попробуйте – ахнете! Это из подвалов самого барона Хершильда. В шестьдесят втором собрано, в шестьдесят четвертом закупорено, в семьдесят третьем украдено… Хорошее вино, ваша светлость!
Крой сделал глоток из горлышка, закатил глаза.
– Ах-хх!
Герцог пригубил вино:
– Действительно, неплохое…
– Вооот! Я-то знаю в этом толк. У меня, если угодно, тридцать лет опыта. При владыке Адриане промышляю вином, и при старом императоре промышлял, и при владычице Ингрид тоже, и при…
– Довольно, Крой! – рявкнул Олаф. – Так чем я могу помочь вашей светлости?
– Для начала скажи, величество, сколько у тебя подданных?
Точного ответа Олаф не знал: как сосчитать всех нищих, воров и дельцов Лабелина?.. Тех, что исправно платили Олафу мзду, было тысяча двести. Говорить правду он, конечно, не собирался. Задумался над тем, соврать вверх или вниз, и решил, что вверх будет лучше.
– Две с половиной тысячи парней, ваша светлость.
– Прекрасно, – кивнул герцог. – В мешке три тысячи глорий. Ты раздашь по одной каждому своему человеку, а остальные пятьсот возьмешь себе.
– Возьму себе?
– Да, величество.
– Когда возьму?
– Да хоть сейчас.
Олаф потер правую бороду и велел:
– Хмык, подай-ка мне совушки.
– Хмык, – ответил тот и принес Двубородому мешок.
Олаф запустил ладони вглубь серебра. Оно было прохладным, гладким, приятно рассыпчатым. Не сказать, что Олаф просиял, но на душе стало как-то спокойнее. Может, не так уж и плох этот день.
– Ты говорил, ваша светлость, что дело простое. Расскажи-ка о нем.
– От тебя и твоих людей, величество, нужно следующее. В назначенный день по моему знаку вы соберетесь и пойдете на север, за город. Выйти должны все две с половиной тысячи душ, никак не меньше. Примерно в двадцати милях от Лабелина есть сгоревший монастырь Праотца Максимиана. Вы придете туда и пробудете там сутки. Затем получите остаток оплаты и вернетесь в катакомбы.
– Всего-то?
– Почти. Перед выходом оденете на себя то, что я дам.
– Когда дашь?
– Позже. Но не бойся, одежа хорошая, стыдиться не придется.
– И это все?
– Еще одна малость. Я хочу знать о катакомбах все, что знаешь ты.
Сидящий на бочке мрачно запустил пальцы в левую половину бороды.
– Катакомбы надежно хранят свои тайны, ваша светлость. Потому они и зовутся Королевством Теней.
– О, не беспокойся, величество, меня не заботят тайны твоих подданных. Хочу знать лишь о самих катакомбах. Где есть выходы из них, как сообщаются меж собою, как быстро добраться под землею из района в район? Буду очень признателен, если позволишь моим людям осмотреть твои владения.
– Хм… Какая будет доплата?
– По елене каждому парню. А тебе – пятьсот золотых.
Кто-то за столом присвистнул, у Лысого Фреда отвисла челюсть. Хмык сказал: «Хмык», и герцогский кузен Роберт почему-то глянул на него с уважением.
– Зачем оно тебе, ваша светлость?
– А вот это тебя не касается, величество. Я же не спрашиваю, отчего вы с шерифом Лабелина так сдружились.
– Угу, – буркнул Олаф.
Поразмыслил, хлебнул горькой. Чем дольше он думал, тем меньше чувствовал подвох. Герцог казался очень серьезным парнем, из тех, кому тысяча эфесов – не деньги, а сто человек – не жертва. Не стал бы он сам ходить в катакомбы, ломать комедию, если бы просто хотел напакостить Двубородому. Послал бы своих мечников, и всего делов. Но нет, пришел самолично, а значит, не врет, взаправду нуждается в услуге. Оплату же предлагает достойную, и не только о деньгах речь: возможность поладить с новым хозяином города тоже немалого стоит.
– Согласен, – сказал Двубородый и спрыгнул с бочки. Подошел, протянул руку герцогу северян. – Проверну для тебя дельце.
– Вот и прекрасно, – герцог сжал ладонь Олафа.
Двубородый кивнул музыкантам:
– Врежьте что-то веселое за здравие его светлости.
– «Персики» пойдут?
– Можно и «Персики».
Парни запели под разухабистый мотив. Один бренчал по струнам, другой не крутил шарманку, а пристукивал по крышке. Каждый куплет песни был про персики, только персики эти значили всякий раз новое: то фрукты, то девичьи груди, то пухлые кошели купцов, а то и железные шарики на кистене. Северяне навострили уши – прежде не слыхали такого. Кто-то стал покачивать головой в такт, кто-то похлопывать по столу, Роберт даже разок улыбнулся – словом, песня пришлась по душе. Седой Крой начал снова нахваливать вино, и герцог приложился к чаше.
Томпсон вдруг спросил:
– Ваша светлость, а вот скажите: можно верить бабам?
– Откуда мне знать?.. – удивился герцог.
– Так вы же целой землей правите! Чтобы с бабами не разобрались – быть того не может. Вы только скажите: они все суки или не все?
– Сложный вопрос… Одной женщине я точно верю.
– Кому? – Томпсон аж привстал, надеясь услышать в ответ: «Своей жене».
– Моей леди-сестре Ионе.
– Вот же тьма…
Томпсон понурился и долго сидел молча. Потом встал из-за стола:
– Все, Двубородый, бывай.
– Ты куда?
– Да к ней… Сегодня три года, как поженились. Ждет она…
Искра
Начало ноября 1774г. от Сошествия
