Он и сам ранил пару врагов, но вскоре понял, что толку от его стрельбы мало: арбалет слишком медлителен, а лучник из Эрвина паршивый. Потому он взялся за фонарь. Вместо команд наводил луч на одну из лодок и задерживал на несколько вдохов. Свистел залп, хрипели крики, мужики падали за борт, роняя весла. Эрвин перенацеливал луч и шептал:
– Хорошо, господа, хорошо! Еще, ради Агаты!
Вторым фонарем управлял Джон Соколик. Будучи отменным стрелком, он все же приносил больше пользы как наводчик. В лучах искрового света стрелы летели с идовской точностью. Солдаты в лодках поняли, что их единственный шанс – образовать широкий строй и нахлынуть на берег лавиной, единым махом. Но это оказалось непросто. Ханай нес на себе декабрьские льдины; сталкиваясь с лодками, они ломали строй. Барки, в которых погибли гребцы, сбивались с курса, начинали крутиться и задерживали остальных. Атака превращалась в хаос, и Эрвин молил об одном: только бы не кончились стрелы!
Он снял с позиции одного лучника и послал узнать, как дела у Деймона. Лучник вернулся:
– Рубятся, милорд. Вроде, ваш кузен побеждает. Но на мосту что-то неладно!
Эрвин присмотрелся и зашипел проклятья. Еще одна волна атаки шла к воротам. Пока все фонари выискивали лодки, отряд гвардейцев перекинул бревно через дыру в мосту, прополз к воротам и поставил лестницы, брошенные утром. Солдаты уже лезли на крышу башни.
– За мной! Мечи к бою!..
Они влетели на башню, когда гвардейцы уже орудовали там. Иксы сшиблись с ними, а Эрвин встречал тех, кто взбирался по лестницам. Рубил пальцы, что хватались за камни, лупил по шлемам, пинал, сталкивал. Враги были неуклюжи, пробираясь в бойницу. Но они лезли по двум лестницам сразу, и Эрвин метался меж ними. Если хоть один гвардеец пролезет в бойницу и опомнится, то Эрвин не справится с ним. Потому – не дать им выбраться, рубить, колоть, бежать к другой бойнице, снова рубить, снова бежать… Кто-то ткнул его мечом, но не попал в сочленение. Кто-то огрел булавой – мимо шлема, по плечу. Наплечник смялся, левую руку прошила боль. Эрвин ответил прямым в забрало, со скрипом выдернул клинок. Когда враг полетел вниз, Эрвин перегнулся в бойницу и стал свирепо рубить лестницу.
– Сдохни! Сдохни!
Орал, неясно зачем: как будто брусья могут сдохнуть. Солдат на ступенях лестницы взмахнул мечом и рубанул герцога ниже локтя. Святые кузнецы Первой Зимы! Наруч выдержал, клинок отскочил. Новым ударом Эрвин расколол брус, и лестница заскрежетала по стене, обрушилась набок, в воду.
– Милорд!..
Он успел обернуться и подставить меч лишь затем, чтобы могучий удар вышиб его из рук. Эрвин попятился, враг шел за ним, занося оружие. Эрвин попытался вынуть кинжал – рука не слушалась. Пригнулся, меч свистнул над головой. Латный кулак врага ударил в забрало, и Эрвин отлетел… За спиной – камни, под задницей – камни, в голове – гул и красные звезды. Враг подходит, перехватывает меч двумя руками, заносит. Хрипит, роняет оружие, харкает кровью. Икс откидывает его, подает руку Эрвину:
– Милорд?..
И падает от трескучего удара искры. Эрвин тянется к мечу, силится встать, но в легких кипяток вместо воздуха, и он задыхается. Кто-то бьет кого-то, звенит броня, снова сухо трещит искра… Черные тени, серые тени… Он машет мечом по дуге, не разбирая, просто чтобы не дать никому приблизиться. И слышит чей-то крик:
– Милорд, милорд! Это я, Стил!
– Обернись! – кричит ему Эрвин, уверенный, что сейчас кайра ударят в спину.
– Зачем, милорд? Мы победили, пес их всех куси!
Когда смог поверить в это, Эрвин стащил шлем, втянул морозного воздуха. От прохлады стало легче.
– Каковы потери?
– Трое иксов здесь и пятнадцать у лорда Деймона. Двадцать с лишком ранены. Врагов полегло: от меча больше сотни, а от стрел – вам виднее, милорд.
– Лодок нет?..
– Кто остались в живых, угребли на свой берег. Река чиста.
– А что на тыльной стене?
– Сорок Два прислал донесение. Атаковали слабо – хотели отвлечь силы. Сорок Два сказал: дело на агатку.
– Так я могу спать?
– Кто же вам запретит, милорд?..
Эрвин закрыл глаза.
– Нет, нет, милорд! Не здесь, вам нужно в…
Эрвин перестал слышать. Очнулся от встряски – его подняли на ноги и тащили куда-то. Потом, при искровом свете, с него снимали доспехи. Когда дошло до левого плеча, руку пронзила колючая боль, Эрвин вскрикнул. Позвали лекаря. Броню разобрали, сняли поврежденный наплечник. Лекарь ощупал руку.
– Плечо вышло из сустава. Нужно вправить. Держите милорда, кайр.
Брант Стил уложил герцога, прижал к полу. Лекарь ухватил его за руку и…
– Ааааа! Черти-ииии! Твари! У-ууууу…
Когда освободили руки, Эрвин вытер слезы с лица, взобрался на постель. Лекарь перевязал плечо так, что едва шевелилось.
– Вам лучше не двигать рукой какое-то время, милорд.
– Какое-то время – это пара часов до новой атаки?! – процедил Эрвин. Остатки боли отхлынули, и он уснул, не расслышав ответа.
* * *
– Красиво, правда?
Эрвин открыл глаза. За окном царила белая тишь. Снежная перина накрыла парк, и все очертания сгладились, обрели мягкую женственность. Мохнатая еловая ветвь поглаживала стекло…
– Почему тихо? Прекратился обстрел?
– Идет, как и прежде, но с той стороны. Окна императорской спальни смотрят на задний двор.
– Я в покоях Адриана?..
– А вы не заметили?
Леди Аланис обвела комнату плавным жестом. Резной дуб и темный мрамор, бархатные драпировки, золоченые шнуры, кровать под балдахином размером с крестьянскую хижину. Такой роскоши Эрвин не видел ни в одной спальне.
– А я заняла покои владычицы Ингрид, – сказала Аланис, садясь на одеяло у ног Эрвина. – Но там тоскливо и холодно.
– Что снаружи? – спросил Эрвин. – Все плохо?
– На берегу толпится мужичье, в порту собираются корабли, камнеметы лупят, как бешеные… Какое нам дело до этого, милорд? Я приглашаю вас на прогулку!
– На прогулку?.. Куда?
– Мы в пустом дворце Пера и Меча. Двести лет он не пустовал! Быть может, мы первыми увидим его таким!
Аланис потянула его за руку.
– Мне нужно одеться, миледи.
– Я помогу. Ведь у вас травма, нужно двигаться осторожно. А уход за ранеными – благороднейшее дело для девушки.
Она принесла его одежду, двигаясь с текучей грацией. Эрвин невольно залюбовался ею. Аланис отвернулась, пока он надевал штаны. Затем помогла ему вдеть руку в рукав, застегнула пуговицы сорочки, подала камзол и оружейный пояс.
– Теперь, милорд, идемте же, пока война кое-как обходится без вас.
