Играли по маленькой, на звездочки, чтобы растянуть удовольствие. Вахта сменится только под утро, пить нельзя, делать нечего. Какая радость за час просадить все монеты и разойтись по-злому?
Было их, кроме Марка, четверо.
Ларри – старший матрос, рулевой – любил поговорить. Болтая кости в кружке, приговаривал: «Давай, рыбье брюхо, метни икорки!» или «Тарам-парам, покотилось по дворам!», или еще чего. Между конами размышлял вслух о том, на что падал его взгляд, а когда не хватало слов, что случалось нередко, Ларри вставлял веский эпитет «туды-сюды». Дабы ясно было, что он это не сдуру ляпнул, а со смыслом, Ларри добавлял выразительный жест рукой: туды-сюды.
Худой и высокий Потомок носил куртку с чужого плеча, настолько задубелую от грязи и морской соли, что вовсе не гнулась, а сидела на парне, словно рыцарская кираса. На загорелом как бифштекс лице Потомка пятнами снега сверкали глазные белки и зубы.
Соленый сливал монетку за монеткой и хранил хмурое молчанье. Мог буркнуть только: «Ну», что означало: «Давай уже, мечи свои чертовы кости!», или: «Две», в смысле: «Перекину два числа – авось повезет». Соленый то и дело почесывал бороду, она издавала сочный ворсистый шорох.
Был с ними и грей Джон-Джон, которого за некую провинность кайр оставил на борту. Формою тела грей напоминал сундук: приземистый, широкий, квадратный. Джон-Джон совсем не разумел шуток, но старался смеяться вместе со всеми. Выходило скверно: глухо и мрачно, будто филин ухал. Ху-ху-ух-ху.
Шутили все по мере своих возможностей, даже Соленый и Джон-Джон. Правда, темы для юмора были скудны: что творят парни на берегу с сельскими девками – раз, и кто что вычудит, когда напьется, – два. За час-другой обе темы обсосали до мельчайших косточек, и сделалось тоскливо. Говорить не о чем: все в одном корыте, какую новость ни скажешь – остальные тоже видали. Азарта мало, кто выиграл – не шибко радуется, паршивые медяки – не агатки. А на берегу маячат костры, дразнят своей пляской. Остальные парни там – с вином, с девками… а мы, туды-сюды, тут.
И вот тогда Марк – надо заметить, он выигрывал чаще других, – предложил одну забаву:
– Давайте сыграем не на деньги.
– А на что, туды-сюды? На блох? Так у меня своих довольно.
– Ху-ху-ху!
– Нет, братья, на истории. Кто проиграл, тот рассказывает что-нибудь этакое.
– А что же тут этакого? – возразил Потомок, сверкая белками. – От самого Беломорья ничего такого и не было! Рыбу-копье видали, да на «Лорде Сельвине» один дурак утоп – вот и все приключенья.
– А я не сказал, что из нашего плаванья. Что угодно можешь вспомнить, про кого вздумается. Кто герцога видал, кто дворянку целовал, кто мыша арбалетом убил – всякое сгодится. Но два правила: история должна быть с диковинкой, и чтобы тот, кто выиграл, ее прежде не слыхал.
Матросы призадумались. Соленый пошуршал бородой, Ларри сказал:
– Пожалуй, оно… туды-сюды… того, весело. Только ты, Ворон, первым начни – покажи, как делается. Выложи ставку на бочку – а там уж и сыграем.
– Ага, угу, ху-ху, – закивали другие.
– Запросто, – сказал Марк, – но только вы потом не жалуйтесь.
– На что?
– История истории рознь. Коли я ставку сделаю, то проигравший на нее ответит по достоинству. Моя история будет на золотой, вот и ваша чтобы не хуже. Идет?
Все мигом согласились и даже подались к Марку: любопытно стало, что же за история на эфес! Ворон кашлянул и сказал:
– Знаю я девицу, которая обыграла императора в стратемы.
– Владыку Адриана?
– Да.
– Девица?..
– Ага.
– И ты ее видел?
– Вот как с тобою говорил. Нет, не как с тобою – она-то покрасивше будет.
– Да врешь, рыбье брюхо! Другим юшку заливай, с нами не пройдет!
Марк ухмыльнулся:
– Чтобы мне в земле не лежать, если вру.
Страшная моряцкая клятва, подслушанная днем ранее, возымела действие. Глаза матросов поползли на лоб:
– Выходит, не врешь?.. Вот это да! Что же за девица такая?.. Девки – они что твои куры: пятак от дюжины не отличат…
Наслаждаясь произведенным эффектом, Марк рассказал об игре Минервы с Адрианом.
– Поди ж ты!.. А как барышня… туды-сюды… выглядела?
Марк описал.
– А имя ее?
– Вот имя я вам, братцы, не могу сказать. Бедняжка и так хлебнула горькой за свою дерзость: услали ее в монастырь.
– В монастырь?..
– Подземный, – веско уточнил Марк. Матросы притихли.
– Ну, чего молчите? Моя ставка на бочке, теперь играем. Кто сольет, должен выложить монету не мельче моей.
Метнули кости. Ларри заказал втемную и добрал четверочку. Потомок перекинул и набрал «вилы» на тройках. Джон-Джон и Соленый набрали по «короткой лесенке», Марк – «телегу» на шестерках. Ларри вскрыл три четверки. Потомок проиграл.
– Ну-ка, дружок, выкладывай историю!
– Ведомо вам или нет, – степенно изрек матрос, – а я – прямой и полноценный потомок святой Праматери Мириам Темноокой. Вы, поди, считаете, что всех мириамцев перебили насмерть янмэйцы еще при Багряной Смуте, да только оно не совсем так. Имелись у тогдашнего владыки – которого янмэйцы-то прирезали – двое племянников. Владыка перед войною призвал всех своих мириамцев-родичей ко двору, но племянники решили: нельзя класть все деньги в один кошель! И вот поехали они не в Фаунтерру, а совсем наоборот. Когда в столицу нагрянули янмэйцы и порубили на капусту всю темноокую братию, то племяннички владыческие были уже далеко. Не без причины они опасались янмэйского гнева и потому схоронились на безлюдном острове, а остров тот прозвали Материнским. Он и сейчас так зовется, это название – оно как намек: если парень из рода Мириам, то поймет, кто есть самая первая и святая Праматерь, и потянется на остров. Так за века на Материнском острове и собрались все мириамцы, кто смог уцелеть. Родили детей и внуков, а там и правнуков, и всех остальных. Мой отец – ведомо вам или нет – как раз и есть правнук Темноокой Мириам, что выжил на острове. А доказательством тому – моя наружность.
С важностью епископа, правящего службу, Потомок поднес светильник к лицу. Впрочем, все и без того прекрасно знали, что кожа Потомка имеет цвет крепкого кофе с тремя каплями молока, а радужки глаз – как спелая черника.
– Это я вам, братцы, в полном секрете сообщаю, – добавил матрос. – Ведь если какой-нибудь лорд-янмэец узнает мою тайну, то сразу пошлет холуев за моей головушкой. Считайте, что вверил вам жизнь свою!
– Да какая к чертям коровьим тайна? – воскликнул Джон-Джон. – Ты ее всякий раз говоришь, как выпьешь, ху-ху-ху! Весь Север знает, что во флоте Флеминга служит черномордый моряк и зовется мириамцем! Ты уже всем похвалился: и матросам, и боцманам, и греям, и капитанам! Рыцарей встретил – им тоже наплел про свою Праматерь!
