Ждали кайры, плащи лоснились от влаги. Ждали кузены, блестя доспехами. Ждали полторы тысячи пленных. Со стен Верхнего Дойла глядели бойцы гарнизона – тоже ждали решения. Кого выберешь, милый?
Хочешь успокоить совесть? Ты меня расстраиваешь… Давай, возьми мужчин – сделай вид, словно это что-то меняет! Но я буду лапочкой: закрою глаза и никогда не напомню тебе, что мужики – такие же люди. Никогда-никогда. Никогда-никогда-никогда.
Или… знаешь, вот хорошая идея: спроси добровольцев! Может, вызовутся сами?
– Ваша светлость… – сказал кто-то, и слова так гулко брякнули в тиши, что говоривший осекся.
Продолжил другой:
– Ваша светлость, отпустите нас!
И эхом еще несколько голосов:
– Отпустите, милорд! Мы – честные люди, не делали дурного.
Это была не безнадежная мольба, не крик отчаяния. Вежливая просьба с глубокой надеждой. Ему захотелось кричать: «Не делали дурного?! Вы же не на суде! Это война, вы – мои враги!»
– Мы здесь в городе живем, ваша светлость, – пояснила какая-то мещанка, – никуда не пойдем, тут останемся. Будем трудиться, мы – ремесленники, ваша светлость.
– Войску вашей светлости – одна польза, – добавил дед с крючковатым носом, – среди нас имеются сапожники, шляпники, портные… Отпустите нас по домам, милорд!
Они действительно надеются на это!.. – беззвучно воскликнул Эрвин. Альтесса ответила: отчего не надеяться? Все знают, что ты милуешь пленную чернь! Так было на Мудрой Реке и при Уиндли, и в Солтауне. Никто не ждет иного. Здорово, правда? Приятно преподносить сюрпризы!
Верно, никто не ждал. Ни пленные, ни упертый осел Джеремия, ни даже Деймон, вслух высказавший угрозу. Сказал – и сам не верил, что Эрвин сможет. Великодушный Эрвин… мягкотелый Эрвин. Не синонимы ли?..
Он натянул поводья, остановил Дождя. Привстал в стременах.
– Мужчины первой шеренги – шаг вперед!
Неловко переглядываясь, мещане вышли из строя, кое-как подровнялись. Было их человек шестьдесят.
– Женатые – еще два шага.
Больше половины выдвинулись дальше.
– Вы – в сторону, вон туда. А вы…
Эрвин подъехал к оставшейся группе холостяков. Мальчишки, подмастерья, но есть и постарше. Один – возрастом Эрвину в отцы.
– Судари, в ближайшие минуты вас казнят.
Кажется, они еще не поняли – все хлопали глазами с надеждой.
– Ваши головы отрежут от тел и камнеметами забросят в замок маркиза.
– Почему? – выдохнул кто-то.
А другой:
– Ваша светлость…
А третий – тот, что старше:
– Моя жена вчера умерла… Вчера…
Какой-то мальчишка зарыдал. Упал на колени, вцепился в стремя герцога.
– Кайр, заставьте его умолкнуть.
Воин оттащил юнца в сторону, врезал сапогом в живот. Плач прекратился.
– Почему?.. За что, ваша светлость?
Почему? Отличный вопрос! – передразнила альтесса. Давай, расскажи им, что во всем виноват упрямый маркиз! Или подонок-император, или предатель Луис, или зверь Пауль с Перстами. Кто угодно, но не ты. Ведь это правда! Ты – такая же жертва, как они. Тебе еще хуже досталось! Враги – нелюди, вся вина лежит на них!
– Почему? – рявкнул Эрвин. – Потому, что я хочу! Такова моя воля. Кайры, выполняйте приказ.
Обнажив мечи, воины шагнули к стайке мещан. Эрвин ждал, что обреченные путевцы побегут или бросятся на убийц, или скроются в толпе. Сделают хоть что-то… Но они лишь стояли и смотрели.
За минуту дело было кончено. Головы сложили в корзины, греи унесли их туда, где торчали над крышами рычаги требушетов. Тела остались. По влажной брусчатке расползались бурые круги. Мертвецы в луже кровавой грязи стали центром площади. Теперь они – главное, живые – околица.
Эрвин двинул Дождя к другой группе – женатым пленникам.
– Где ваши дети и супруги?
Пленные не хотели отвечать, но многие покосились в сторону толпы.
– Пусть выйдут.
За пару минут образовалась стайка женщин, девочек, ребят. Общим счетом больше полусотни душ. Эрвин обратился к ним:
– Ваши мужья и отцы погибнут завтра в полдень. С ними еще двести женатых мужчин. Завтрашний день будет праздником вдов. Я так хочу.
Он вдохнул поглубже. Каждое слово приходилось высекать старательно, будто резцом по камню, иначе голос бы дрогнул.
– Всякий, кто еще сможет увидеть завтрашний вечер, умрет послезавтра на рассвете.
Несколько женщин закричали. Другие зажали руками рты, третьи разразились плачем. Эрвин смотрел на одну девчонку: худую, по-юношески нескладную. Она напомнила кого-то… Запределье, форт, стрельбы… Она рыдала совершенно беззвучно, ни одного всхлипа, просто капли по щекам, будто дождь.
Эрвин спешился и подошел к ней.
– Нет!.. – крикнул кто-то за спиной.
Мужчина из группы женатых рванулся на помощь девушке. Кайровский кулак ударил его в лицо, мужик отлетел, сплевывая кровь. Эрвин взял девицу за подбородок, вынул батистовый платочек.
– Тебе не следует плакать.
Мягкими движениями Эрвин стал вытирать щеки девушки.
– Меня зовут Эрвин София Джессика. Мой отец был герцогом Первой Зимы. И отец отца был герцогом Первой Зимы, и дед отца, и прадед. Тебе не следует плакать, девочка. Знаешь, почему?
Он промокнул ее нижние веки. Она смотрела, не мигая и не дыша.
– У меня нет сердца. Побереги слезы для того, у кого есть.
Он видел только девушку и говорил тихо, но не сомневался, что вся группа женщин ловит каждое слово.
– Вас я отпущу. Так мне хочется. Идите в Верхний Дойл, рыдайте, умоляйте маркиза, падайте в ноги, целуйте стопы. Быть может, он сделает так, что завтра в полдень головы ваших мужей и отцов не посыплются с неба.
Он отвернулся, бросив платок под ноги девчонке.
* * *
Эрвин пил на пару с альтессой. Оба молчали, она даже не думала язвить. Пили без тостов, просто по очереди опрокидывали в рот стопки. Отчего-то Эрвин хмелел вдвое быстрее альтессы.
– Разреши войти, – сказал Деймон, и Эрвин протянул ему чашу.
– Ты ведь уже здесь.
– Потому, что ты не слышал стука. Я гремел в дверь раз пять.
– Мы надеялись, ты устанешь и уберешься.
– Мы?..
Эрвин огляделся. Альтесса исчезла, обратившись в прозрачный дым.
– Я. Чего тебе нужно?
Кажется, Деймон перебрал в уме несколько предлогов.
– Два человека просятся к тебе на прием: святой отец и женщина.
