Мое мнение о войне?..
– Ах, милорд, вы меня смутили! О войне ведь говорят серьезно… Разве я смогу?
С невинной улыбкой она положила конфетку на кончик языка, с явным удовольствием принялась жевать.
– Я буду как ее высочество! – воскликнула Мэри и вдохновенно высунула язычок.
– Дее-еевочки!.. – негодующе возопила кастелянша.
Иона и Джейн прыснули, граф расплылся в улыбке.
– На страницах истории, однако, порою случались такие женщины, которые кое-что понимали в военной науке, – заговорил Сир Котофей, тоном утешения обращаясь к Мире. – В доказательство поведаю выдержку из книги, которая зовется…
Почему я думаю о Линдси?
Тьма! Конечно, я думаю об Адриане! Как могу не думать?! Сколько сил нужно, чтобы изгнать прочь все воспоминания? Как развеять картинки, звуки, запахи, касания, что вторгаются в мысли, во сны? Кто смог бы убить в себе последние надежды, уничтожить всякую ностальгию, приказать себе не чувствовать тоски? Какая же душевная сила требуется, чтобы отказаться от боли?!
Кто-то, когда-то… великие женщины на страницах истории, возможно, умели забывать. Не я.
Конечно, я вспоминаю отца. Родной дом. Бекку, Марка… Не знаю способа не вспоминать.
Вот только…
Без моей помощи Адриан разобьет мятежников. Мое предупреждение о Нортвудах ничего ему не даст, а это – большое, что я могла.
Без меня встретит зиму родной Стагфорт – что еще остается? Без меня Бекка переживет войну и не со мною отпразднует победу. Ворон Марк без моей помощи выберется из темницы Ориджинов. Или не выберется… и я даже не узнаю об этом.
Но Линдси – единственный человек во всем мире, кому я могу помочь! В моих силах спасти ее.
При условии, конечно, что Ли еще жива.
Меч
Конец октября – начало ноября 1774г. от Сошествия
Торговый Тракт на подступах к Лабелину
В ноябре Южный Путь накрыли дожди. Восточные ветры несли с моря стаи брюхатых туч. Тяжелые, грузные, они едва удерживались в небе, от собственного веса проваливались чуть не до самой земли, задевали зубцы башен, макушки холмов. Наконец, устав от странствий, тучи вываливали наземь свою водянистую ношу, и превращали поля в болота, дороги – в ручьи, городские площади – в озера.
Ливень прошел серыми волнами по Лабелину, отбарабанил дробь по черепице, отхлестал тугими струями оконные стекла и ставни, прожурчал улицами, влился лужами в щели под входными дверьми… Покончив с городом, дождь переполз на околицу, и там нашел новую лакомую добычу. Пятьдесят тысяч человек стояли толпой среди поля. За их спинами трепетали шатры и навесы, чадили дымком походные кухни. Перед лицами людей ничего не было, лишь поле да тракт, уходящий на север. Люди ждали чего-то, а может – кого-то, и не смели уйти, не дождавшись. Ливень принялся за них.
– Дождь – это хорошо, – говорил Лосось. Он то и дело теребил бороду, чтобы стряхнуть капли, а те налипали вновь. – Хорошо, братья. Под дождем когти не бьются.
– Этт-то ты с ч-ччего взял? – спрашивал Билли, стуча зубами.
– Им Агата не велит. Когда земля сухая – только держись. По снегу – тоже за милого душу. А по грязи ни в жизнь не будут биться.
Лосось неторопливо огладил бороду, его слова набрали значимости от этого жеста.
– Ну, коли твоя правда, – ответил Весельчак, – то нам гробки. Простоим тут до самой зимы. Кого лихорадка не уложит, те на морозе околеют. А когти явятся на готовенькое. Пройдут себе без печали, только зубы мертвецам повыдирают.
– Зачем?
– А что с нас еще взять? Ни денег, ни доспехов. Копья – и те поганенькие. А зубы хорошие, пригодятся. Вот, глядите!
Весельчак улыбнулся во весь рот, сверкнув белыми резцами. Солдаты согласились: хорошие зубы, какому-нибудь грею вполне сгодятся, а то даже и кайру.
– То-то же. А прочее, кроме зубов, воронам оставят. Вороны нетопырям – что сестры, нетопыри их любят, при любом случае мясцом кормят.
– Заткнись, В-ввесельчак! Чтоб тебя п-первого… – начал Билли и сухо, надрывно закашлялся.
Нетопырями или когтями называли северян – из-за Ориджинского герба: летучей мыши со стрелою в когтях. Поначалу звали еще ледышками или мерзлыми задницами – в первые дни, пока был азарт, пока хорохорились. Нас – полста тысяч, их – восемнадцать. Мы стоим в обороне: грудь колесом, копья частоколом, вот какие молодцы. Они придут с долгого марша, усталые, потрепанные. Напорются на нас – восемнадцать против полста! – да и расшибутся в труху. Дадим мятежнику пинка прямиком под мерзлую задницу – полетит до самой Первой Зимы!
Так говорили и жгли костры, грелись похлебкой, закусывали лепешками, травили байки. Но шли дни и дожди. Земля из черного масла, небо из мешковины. Промокшая одежда не высыхала никогда, отвратно и зябко липла к телу. Стоялось тяжело: мерзнешь, мокнешь, ждешь. К вечеру вымотан, как последний пес. Только и мыслей: согреться да поесть. А Весельчак говорит:
– Вот и подумайте: как тут биться? Стоим еле-еле…
Мерзлые задницы таких трудностей не испытывали. Каждый день кто-то приносил новость: северяне захватили Синий Лес; взяли замок Ормит; прошли Журавлики… Они в двух днях от нас. Нет, в полутора. Нет, в дне. Нет, таки в двух.
Чертовы ледышки двигались не прямиком по тракту, а зигзагом, то и дело отклоняясь, захватывая новые замки, городки, деревни. Северяне не спешили. Какая спешка!.. Им давеча хватило наглости устроить целый турнир в честь победы при Дойле!
Лосось говорил:
– Это хорошо, что не спешат. Значит, боятся мерзлые задницы! Знают, что мы им зададим жару!
Но шло время, хлестали ливни, и грязные, прозябшие солдаты все меньше верили Лососю. Не боятся их ледышки. Идут медленно не со страха, а как раз напротив, от уверенности. Знают, что не выйдем мы им навстречу, а будем стоять и ждать в обороне. Хоть даже под самым нашим носом они будут жечь и грабить – все равно не ринемся в атаку, утремся. Мы стережем город, а ледышки неторопливо, со вкусом жуют и глотают окрестные земли. Кто кого боится, други? Мы ли – полста тысяч – безропотно стоящие неделями в болоте?.. Они ли – восемнадцать – берущие, что захотят, в нашей – нашей! – земле?!
Над войском Южного Пути стояли три полководца: какой-то граф, какие-то два барона. Они не давали себе труда говорить с армией, потому солдаты не знали их ни по именам, ни в лицо. Знали другое: полководцы не рискуют двинуться с места. Северяне бродят в каких-нибудь двадцати-тридцати милях. Стоит нам выступить в поход, как ледышки тут же налетят и влупят со всех сторон – опомниться не успеем. Ничего хуже нет, чем удар с фланга на марше. Так что лучше стоять в обороне. Мятежнику нужен Лабелин – значит, он придет рано или поздно. А оборона дает преимущество: можно укрепиться, выстроить порядки, поберечь силы… Все верно: преимущество, укрепления – да… Но и страх – тоже. Нас втрое больше – почему же мы роем канавы и вбиваем колья?..
