– Чего он хочет?.. – зашептались солдаты. – Чтобы мы сдались?
– Чтобы мы побежали, а они нам в спину – из арбалетов.
– Нет, хочет поединок – слыхали? Как в легендах!
– Да ну!..
– Ну да. Один на один. Чей воин выстоял – тех и победа.
– Это с ним-то один на один? Нашел дураков!.. Уж лучше под арбалеты!..
Мятежник был все ближе. Двигался прямо вдоль кромки, передняя шеренга могла тронуть грудь его коня. Забрало герцога поднято – один хороший бросок копья, и… Но какое там! Воины отшатывались, едва мятежник ровнялся с ними. Ряд проминался волною в такт движению всадника. Оба войска, притихнув, ловили его слова.
– Кто верит, что убьет северянина – выйди на честный поединок! Кто хочет жить мирно – клади копья и ступай по домам! Вы – не враги мне. Я не трону вас! Мой враг – император, не вы!
– Ну да, еще бы… – ворчал кто-то. – Не тронет – держи карман!.. Порежет на ремни…
– Нет, правда, – шептали другие. – Всегда отпускает. Вон у Трейса спроси.
Трейс не успел ничего сказать: копытная дробь с фланга заставила всех оглянуться. Рыцари Южного Пути скакали навстречу Ориджину, их было больше дюжины.
– А вот и желающие моей крови, – доверительно сказал мятежник путевским копейщикам. – Смотрите, чего стоят ваши лорды.
Он пришпорил вороного, рысью двинулся к рыцарям Лабелина. Северные стрелки напряглись, повели арбалетами, готовые по первому сигналу продырявить вражеских всадников. Эрвин отрицательно помахал им: нет, мол, не сейчас.
Рыцари сблизились – черные северяне, золотисто-зеленые путевцы.
– Желаете поединка?.. – хохотнул мятежник. – Не многовато ли вас для боя один на один?..
Рыцарей-путевцев было восемнадцать. То есть, почти трое на каждого северянина. Передний заговорил:
– Я барон… – имя не расслышалось. – Именем его светлости… на переговоры.
– Хотите говорить? Отпустите пехоту, тогда и поговорим! Зачем парням мерзнуть?
– Вы желаете… – барон, кажется, скрипнул зубами, – …капитуляции? За нами численное превосходство, не вижу причин…
– Ах, вы готовы биться?! Так не прячьтесь за спинами крестьян, сразитесь, как подобает!
Барон побагровел.
– Я не…
– А я – да! – оборвал мятежник. – Мир? Кладите оружие и уходите! Останетесь живы и целы. Война? Тогда бейтесь. Сейчас, здесь! Убейте нас, если можете!
С лязгом барон захлопнул забрало.
– Давно бы так!
Эрвин указал два мостика и махнул иксам. Рысью двинулись к одному мостику, путевцы – к другому. Бревна послужат барьерами, от которых рыцари возьмут разгон.
– Трое на одного… – мечтательно протянул Лосось. – Положат когтя – конец войне. Хорошо…
– Ага, а стрелков забыл, дурачина? Не доедут наши. Только тронутся – их нашпигуют.
Рыцари Лабелина и сами это понимали. Без малейшей спешки они расположились на позиции, несколько раз сменили порядок.
– Арбалеты – в небо!.. – крикнул Эрвин.
Северные стрелки убрали оружие. Мятежник взмахнул мечом. Северяне двинулись навстречу путевцам, гулко набирая ход. Шестеро иксов – впереди клином, герцог и знаменосец – в арьергарде, отставая на две дюжины шагов. Лишь круглый дурак упрекнул бы их в трусости: у Эрвина со знаменосцем были только мечи.
Рыцари Лабелина пришпорили коней. Копыта взрыли землю, золото с зеленью хлынуло навстречу углю. Восемнадцать тяжелых рыцарских копий – против шести копий и двух полуторных клинков. Три ряда всадников – против одного с малым довеском.
Путевские всадники обрели уверенность. Движения стали твердыми, отточенными, как на турнире. Играя мускулами, жеребцы набирали ход. Рыцари подались вперед, окаменели в седлах, заострились, налились холодной свирепой мощью. Копья пошли вниз, наметив цель.
– Конец когтям!.. – радостно воскликнул Лосось, и в этот миг первая волна путевцев сшиблась с северянами.
Гром, треск.
Звон в ушах.
Пятеро коней скачут без седоков. Пятеро путевских коней. Шестой всадник еще держится в седле, но уходит в сторону, оглушенный. Все шестеро северян – в седлах, только один лишился копья.
– Тьма, как они?.. Как?!
Вторая волна путевцев опускает копья. И тут безразличие рвется по швам, слетает с души Джоакина. Он знает наперед, что будет. Кричит:
– Бей! Бееееей!
Они бьют. От железного грохота краснеет в глазах.
Пятеро иксов сметают своих противников. Молот по тыкве. Стрела в кусок масла. Шестой – утративший копье – принимает удар противника на щит. Копье путевца и щит северянина разлетаются в щепки. Безоружного путевца встречает знаменосец и вгоняет меч в его забрало.
Третья волна – последняя. И северян теперь больше.
Мысль постыдна, ей не место на языке, и даже думать не стоит… Но Джоакин думает: тьма, почему я здесь, а не по ту сторону рва? Почему не с ними?!
С яростью отчаяния последняя шестерка таранит иксов. Убейте северян! Убейте, если сможете!..
И в этот раз кому-то удалось. Двое красно-черных летят на землю, двое путевцев мчат дальше – навстречу герцогу и знаменосцу. Один путевец, утратив копье, выхватывает меч, налетает на знаменосца, рубит… Но этого никто не видит, поскольку другой – последний путевский рыцарь, сохранивший копье – галопом несется на герцога Эрвина. Наконечник смотрит в грудь, не прикрытую щитом. Мятежник безнадежно уязвим. Меч в руке – три фута стали против двенадцати футов ясеня.
– Да!.. Бей!.. Бей!.. – орут солдаты.
И вплетается:
– Эрвин!.. Эрвин!..
Тьма сожри, мятежник ли, враг ли, а это будет чертовски славная смерть!
Копье летит в шею герцогу. Чтобы насмерть, без обиняков. Один удар – конец войне. Убей северянина! Убей!
В последний миг Эрвин всем корпусом падает вперед и вбок, свешивается. Полный рыцарский доспех не дал бы этого сделать, но на нем – легкие латы мечника. Копье свистит над головой герцога… Убей, если сможешь.
Рыцарь рычит от досады, рвет поводья, силясь развернуть коня, догнать, добить. И вдруг… Всею железной массой он рушится на землю. Седло слетает с конского хребта. По ребрам жеребца течет кровь. Клинок Эрвина успел подсечь подпруги!
Путевец барахтается в грязи. Не оглядываясь, герцог подъезжает к притихшим шеренгам пехоты. Откидывает забрало, поднимает меч.
– Итак, желаете сражаться?! Хотите убить северянина? Или нет? Ваш выбор! Три!..
Клинок чертит в воздухе какой-то знак, и стрелки на том краю рва вскидывают арбалеты.
– Два!..
– Лорд Эрвин, стойте, нет!.. – вдруг орет сержант и оборачивается к своим: – Копья на землю. Копья на землю, бараны!..
