– Миледи, я вас попрошу… – сдерживая горечь, сказал Джоакин.
– Нет уж, это я вас попрошу! – она распалялась все больше, даже голос перестал дрожать. – Мне нужен хороший лекарь, хорошее снадобье, хорошая еда! Это что же, невыполнимая задача для выходца Южного Пути? Ладно, военное дело – уж ратных-то подвигов от вас никто не ждет. Но мне думалось, хотя бы в пище путевцы знают толк! Зачем вообще ездили? Просто наловили бы пиявок в канаве – по-вашему, они сгодятся и в пищу, и для врачевания!
Джоакин потемнел от обиды, что, впрочем, произошло незаметно в виду темноты.
– Миледи, вы понятия не имеете, с какими трудностями я столкнулся. Ни один ваш рыцарь не пошел бы на то, что сделал я! Чтобы добыть коня…
Внезапно миледи осознала данный аспект ситуации.
– Стойте. А где, собственно, кони? Вы не только не привели мне лошадь, но и потеряли свою? – В голосе проступило злое веселье. – Бедняга! Но не тревожьтесь, сударь, присядьте тут, на берегу, а я сбегаю и разыщу вашу кобылку! Или, может быть, лучше привести корову? Ведь я не знаю, на чем привыкли ездить жители Южного Пути! Какой скакун вам по нраву? Вол? Баран? Возможно, свинья?..
– Миледи, – скрипя зубами, процедил Джоакин, – обе лошади в порядке. Одна из них даже оседлана. Они на опушке, у лачуги. Сейчас приведу их.
– Одна даже оседлана? Вот так чудо! А вторая что, привязана к плугу? Теперь я понимаю, отчего вас так долго не было! Без плуга лошадка быстрей бы пошла, но где вам догадаться…
От обиды он не смог найти ответа. Но этого и не требовалось.
– Ступайте, приведите скакунов! А я попытаюсь впихнуть в себя то, что вы зовете едой.
Джоакин ушел. Смятение его было столь сильно, что ни одна мысль не появилась в голове за всю дорогу до опушки и обратно. Он пытался сказать себе, что голод и хворь, и испуг выведут из равновесия любую девушку, так что нужно быть снисходительным… Однако, обида заглушала все мудрые слова. Чтобы успокоиться, он даже сошел к реке и умылся прохладной водой. Вроде, немного полегчало…
Когда вернулся к миледи, ведя за собою двух лошадей, она приветствовала его словами:
– Я оставила вам половину редьки – в… вашего любимого лакомства!
Он подвел герцогине кобылу, всей душой уповая на ночную темень. Какое там!.. Леди Аланис все поняла по одному лишь силуэту кобылки. И расхохоталась.
– О, Светлая Агата! Где вы нашли это существо? В лошадиной богадельне? Может, вырыли на кладбище и чарами знахарки вернули к жизни? – Она смеялась, прижимая ладони к груди, и никак не могла успокоиться. – Сударь, вы меня удивили! Всю жизнь езжу на лошадях, но не подозревала, что эти звери могут дожить до ста лет!
– Миледи, – проскрипел Джоакин, – завтра я найду вам другую…
– Мы поедем сейчас же! Только ночью можем двигаться б… безопасно!
Внезапная тревога вытеснила прочь всю его обиду. Джоакин понял, почему дрожит голос миледи: от лихорадки у нее стучат зубы! Рискуя навлечь гнев, он крепко взял ее за руку и прикоснулся ко лбу. Так и есть: леди Аланис сжигал жестокий жар.
– Вам нельзя ехать, – сказал воин. – Болезнь обострилась. Нужно обработать рану средством и лечь спать, а завтра я разыщу лекаря и привезу к вам. Клянусь, хоть бы мне его силой пришлось тащить – все равно привезу.
– Р… раз так говорите… – протянула герцогиня, – …то, стало быть, точно нужно ехать сейчас. Не помню случая, чтобы вы не ошиблись. М… мы тронемся в путь немедленно.
– Но вам нельзя, миледи! Сделается хуже!
– Мне с… сделается хуже, если я проведу еще хоть час в этом лесу. Мне необходим пристойный лекарь и пристойное снадобье! И постель, которая похожа, знаете… на постель!
Джоакин тяжело вздохнул.
– Возьмите мою лошадь, миледи. А я поеду на… той, другой.
– Э, нет, сударь. Вы сломаете хребет несчастной старушке. Сегодня я оседлаю ее, а завтрашним днем найдете мне п… риличного коня.
* * *
Ехали неспешным шагом, считай, еле ползли. Ночью иначе и нельзя, тем более, когда конь ненадежен. Кратчайшим путем выбрались из лесу, но на дорогу не сунулись, а двинулись прямиком через безлюдные поля.
Оба молчали. В душе Джоакина бурлила обида. Переполняла и распирала, подкатывала к горлу горячей густой массой, будто кипящая смола в крепостных котлах. Говорить не хотелось, да и мыслей ясных не было, даже дышалось с трудом. Джоакин Ив Ханна не привык, чтобы над ним насмехались. Не тот он человек, над кем можно безнаказанно смеяться! С детства понял: никому нельзя спускать, чуть что – давать сдачи. Только так добьешься уважения. Крестьянские мальчишки рано стали его побаиваться. Старшие братья, бывало, подтрунивали – Джоакин и на них кидался с кулаками. Несколько раз братья задали ему трепку… но смеяться перестали, зауважали. Отец и мать никогда не унижали сына. И сельский старейшина, и судья говорили с ним вежливо, и даже епископ Холмогорья – отцовский сюзерен! Торгаш Хармон попробовал было посмеяться над Джоакином… но вскоре жестоко раскаялся, когда сидел в каменной могиле! Сидеть бы ему там по сей день, если бы не Джоакин Ив Ханна!
Словом, молодой воин был не из тех, кто привык таить в себе обиду и сдерживать злость. Однако сейчас другого пути не было, кроме как молча терпеть, и давалось это с великим трудом. Джоакин задумался: со всеми ли Аланис так жестоко насмешлива, или только с ним? Оба варианта ответа ему ни капельки не понравились. Если со всеми, то, значит, не стоит надеяться, что она станет добрее, когда выздоровеет. А если только с ним, то, выходит, он в ее глазах стоит ниже самого низкого из ее слуг. Откуда же такое презрение?
Может быть, дело в том, что он из Южного Пути? Вдруг меж домами Лабелин и Альмера есть давние счеты, кровная вражда, о которой он не знает? Но миледи должна понимать, что он никак не связан с Лабелином! Хотя, пожалуй, стоит сказать об этом отдельно: я, мол, никогда не служил Лабелину, да и вообще, с Южным Путем имею лишь ту связь, что родился там, но военную карьеру делал на Западе…
А может, все испортил этот мерзкий бродяга со своим пойлом? Нахамил дворянке, разозлил, а Джоакин попался под горячую руку! Следовало проучить бродягу и доложить об этом Аланис – вот тогда бы она подобрела.
Или, возможно, стоило проявить большую твердость? Девушки любят крепкую мужскую руку. Надо было жестко ей сказать: «Я решил: останемся здесь на ночь. Значит, так тому и быть. Хотите выжить – слушайтесь». Верно, именно это он и сказал бы, если бы обида не сбила с мысли. А еще ни в коем случае нельзя показывать, что тебя легко задеть. На все ее шутки стоило ответить: «Смейтесь себе сколько угодно, мне без разницы. Я даже радуюсь за вас, ведь смех помогает выздоровлению. А делать мы все равно будем то, что я скажу». Именно так. И сказать это с равнодушной такой прохладцей, с уверенностью в своем превосходстве. Вот как Хармон учил говорить, когда Джо изображал лордского вассала. Теперь-то этот урок пойдет на пользу!
