55
В 1997 году Ариэль Шарон попросил меня помочь ему организовать визит в Россию и принять в нем участие. Он сказал, что израильский МИД затрудняется организовать визит и обеспечить все необходимые встречи. Я занялся организацией визита и привлек к этому Российский Еврейский Конгресс во главе с В. Гусинским. Когда я сообщил в канцелярию премьер-министра о том, что мы занимаемся визитом Шарона в Россию, то оттуда пришло указание, чтобы я не сопровождал Шарона во время его визита. Когда я попытался выяснить причину, то мне намекнули, что такова договоренность между Б. Нетаньяху и Либерманом. Лично для меня участие в визите не имело никакого значения. Все было организовано, а я обычно не сопровождал визиты министров, кроме премьер-министра и министра иностранных дел. Я сообщил Шарону, что я не буду сопровождать его в этом визите по указанию главы правительства, но он не должен беспокоиться: все организовано и готово. Шарон вскипел и обратился к главе правительства, и я получил указание присоединиться к визиту. Но Либерман позвонил мне и сказал, чтобы во время визита я не принимал участия во встречах по экономическим вопросам. Я ответил ему, что я никогда не принимаю участия во встречах, связанных с экономическими проблемами. Я не хотел сказать ему, что меня не интересует, что он говорит. Ведь руководитель «Натива» не находится в подчинении генерального директора канцелярии премьер-министра.
Шарон хотел встретиться наедине с председателем правительства России Виктором Черномырдиным. Черномырдин был в отпуске, но нам удалось добиться того, что он согласился встретиться на его даче в Сочи. По его указанию самолет председателя правительства России доставил нас из Москвы в Сочи. Поскольку В. Чермордин не хотел, чтобы представители МИДа России принимали участие во встрече, то он попросил, чтобы и посол Израиля не принимал в ней участие. Он также определил, что и российский переводчик не примет участие во встрече и ему достаточно, чтобы я переводил обеим сторонам. Не нужно обладать излишним воображением, чтобы представить, каково было настроение у работников МИДа Израиля и посла Израиля в России, когда они узнали, кто будет и кто не будет участвовать во встрече. Во время встречи В. Черномырдин и А. Шарон обсуждали вопросы экономического сотрудничества между странами, поставок российских нефти и газа, а также поставки российского вооружения Ирану и Сирии. В. Черномырдин пообещал А. Шарону, что Россия не поставит ни Ирану и ни Сирии те виды оружия и комплектующие, которые А. Шарон просил не поставлять. Насколько мне известно, и до сегодняшнего дня Россия не поставила эти виды вооружения ни в Сирию, ни в Иран. Кроме встречи с В. Черномырдиным, мы организовали А. Шарону еще несколько интересных встреч, в том числе и с председателем Правления «Газпрома», в которой я не участвовал.
В один из дней визита Шарона я сообщил ему, что я не присоединюсь к нему на обед, поскольку у меня есть другая важная и интересная для меня встреча с одним из российских чиновников. Я сказал ему, что моя встреча будет в том же ресторане, но за другим столом. Это была интереснейшая встреча, открытая и глубокая. Собеседник произвел на меня отличное впечатление своей серьезностью, внимательностью и отсутствием каких-либо признаков типичного отношения советского чиновника к тем проблемам, которые мы обсуждали. Его внешний вид, стиль ведения беседы и разговора явно указывали на его прошлое в КГБ. Но я еще и до встречи с ним знал о его прошлой службе в КГБ. В нашей беседе мы коснулись очень многих проблем как России, так и Израиля, а также Ближнего Востока, отношений между Россией и Израилем и возможного взаимодействия между нашими странами. Мы обсуждали как взаимные интересы, так и взаимные угрозы. Мы просидели вместе более трех часов, и эта встреча заложила основы для хороших отношений между нами в будущем. Имя человека, с которым я встретился, было Владимир Путин. Он был знаком нам по его работе с губернатором Санкт-Петербурга Анатолием Собчаком. В свое время мы организовали визит в Израиль Анатолия Собчака, и Путин, которые заведовал отделом внешних сношений муниципалитета Санкт-Петербурга, прибыл вместе с ним. Я был знаком с Собчаком, и у нас было несколько интересных встреч. После того как Собчак проиграл на городских выборах, Путин отказался работать с его преемником и перебрался в Москву.
Во время планирования визита я предложил Арику Шарону посетить воинскую часть Российской армии. Я всегда стремился к установлению отношений между Армией обороны Израиля и Армией России. Я предложил ему посетить Академию Генерального штаба и Таманскую дивизию, которая на протяжении многих лет была образцово-показательной бронетанковой дивизией Советской армии и Армии России. Академия Генерального штаба произвела на Ариэля Шарона огромное впечатление, особенно профессиональный уровень преподавателей и представленные ему программы обучения. Когда мы собирались выехать из академии в направлении Таманской дивизии, произошла заминка. Вся процессия машин стояла в замешательстве. Когда я спросил, в чем дело, мне ответили, что никто не знает дорогу в Таманскую дивизию. Шарон спросил военного атташе Израиля в России, который сопровождал нас во время визита, знает ли он дорогу. Оказалось, что не только он не знал дорогу, он вообще не связывался с Таманской дивизией, чтобы уточнить детали оговоренного визита. С Академией Генштаба он тоже предварительно не разговаривал и не знал ее адреса, приехав со всей процессией. Верно, что все визиты были подготовлены благодаря моим связям, но в моем понимании это не освобождало военного атташе от обязанности установить связь и уточнить технические детали визита. Шарон кипел от ярости, заметив, что военный атташе позорит его как генерала Армии Израиля своим не подобающим офицеру халатным поведением.
Назначение Израилем военных атташе в России в то время было просто скандальным. Только первый военный атташе, Михаил Штиглиц, был боевым офицером, командиром артиллерийского полка. Он был братом Авиталь Щаранской и приехал в Израиль до нее, в начале семидесятых годов. Свое первое офицерское звание он получил в Советской армии по окончании одного из московских вузов. После Штиглица на должность атташе назначали преимущественно по протекции. Как, например, назначение подполковника военной полиции, который все годы был старшиной по строевой подготовке и получил офицерское звание во время одной из многих кампаний присвоения старшинам офицерских званий по прохождении специально организованных для этого ускоренных офицерских курсов. Что вообще знает этот так называемый подполковник, а по сути старшина по строевой подготовке, об армии? Как-то мне пришлось встретиться с капитаном второго ранга, военно-морским атташе Великобритании в России, который был командиром атомной подводной лодки во время войны на Фолклендах. Он сказал мне, что он, правда, не знает русского, но его офицеры свободно владеют русским языком. У нас только секретарша военного атташе, израильтянка, более или менее сносно изъяснялась по-русски. Что должны были думать в России об этих унизительных и оскорбительных для отношений между армиями наших стран назначениях?
Я сказал, чтобы процессия следовала за моей машиной, и вскоре мы прибыли в Таманскую дивизию. И там увиденное Шароном произвело на него сильное впечатление. Но особенно его поразили командиры дивизии. Командир дивизии, генерал-майор (соответствует бригадному генералу в израильской армии), ему было 41 год, поразил Шарона, сказав, что это уже вторая дивизия, которой он командует. В первый раз он получил пост командира дивизии в возрасте 38 лет. Шарон сказал, что он не представлял себе, что в Российской армии такие молодые генералы. Он был родом из сибирской деревни, и Шарон с гордостью заявил, что он тоже из крестьянской семьи. Еще больше поразило Шарона то, сколько лет обучаются офицеры, с которыми он беседовал в различного рода военных учебных заведениях. Ошеломленный, он прошептал: «Они же половину службы учатся военному делу на высшем уровне!» Командир Таманской дивизии был выпускником нескольких академий и военных училищ, включая, как и все командиры дивизий в Армии России, Академию Генерального штаба. Шарон говорил об этом с завистью и выразил надежду, что и в Армии Израиля когда-нибудь уделят внимание серьезному обучению офицеров военным наукам.
