Путин не тронул ни капиталы, «накопленные» «семьей», ни созданную ими экономическую структуру, ни тех, кто «хранил» «семью» и капиталы. В одной из моих бесед с ним, сразу после избрания президентом, он сказал, что под его властью это будет другая Россия. Будет разделение капитала и власти. «Мы власть, – сказал Путин, – тот, кто хочет зарабатывать деньги, пожалуйста. Но при двух условиях. Первое – в рамках закона. Второе – они будут платить все налоги. Они не будут принимать законы. Они не будут вмешиваться во власть. Предпринимательство отдельно, и власть отдельно. Мы власть, и тому, кто этого не понял и не поймет, не будет места в новой России. И я думаю, что ни Березовский, ни Гусинский не понимают этого и, вероятно, им не будет места в новой России». Такова была политика Путина в начале его власти.
В том, что сказал Путин о разделении капитала и власти, он оказался прав. Капитал перестал вмешиваться во власть. Но Путин ошибся в другом. Люди власти стали вмешиваться в процесс накопления капитала, и они смешали власть и капитал. Новая бюрократия, находящаяся у власти, начала все больше и больше концентрировать в своих руках влияние в сферах экономики. И личное участие высокопоставленных чиновников в экономике и финансах ставит под угрозу будущее России. Размеры нынешней чиновничьей и властной коррупции в России просто чудовищны и не имеют аналогов в российской истории. Коррумпированность власти самая серьезная угроза России, большая, чем все внешние и внутренние враги. Рост коррупции и продолжающееся разрушение нравственных норм – это самое опасное, что произошло в период власти Путина. С этого начинается деградация и разложение властной элиты, разложение, которое в прошлом веке дважды привело Россию на край пропасти и положило начало развалу государства.
Путин не родился с качествами руководителя. До назначения начальником Федеральной сужбы безопасности у него не было ни серьезного опыта командования, ни управления крупными структурами. В сущности, ничто не подготовило его к роли президента такой огромной и сложной страны, находящейся на пороге краха. К удивлению многих, он учился быть президентом уже будучи им, и довольно быстро и успешно. Он научился принимать государственные решения. Он не обладал животной интуицией власти, как Ельцин, выращенный в политической партийной среде. Но Путин учился и в большинстве случаев принимал довольно правильные решения, которые почти привели Россию к уровню мировой державы, которой она и стремится стать. Постепенно, терпеливо, без излишнего применения силы он очистил органы власти от людей Ельцина. Сегодняшняя Россия сильно отличается от той страны, которая осталась после Ельцина. Если бы власть Ельцина не закончилась и оставалась в его руках и руках ему подобных, вряд ли бы Россия существовала сегодня как единое государство. И, конечно же, она не обладала бы той экономической мощью, которая есть у нее сегодня несмотря на небывалый рост цен на энергоносители. Продолжающееся разложение власти и общества привело бы Россию к краху. Эта та цена, которую заплатила Россия за самый серьезный кризис власти на закате советского режима, деградация и внутренняя гниль которого не оставили у власти людей, способных принимать хотя бы сносные государственные решения.
В период правления Ельцина, особенно в начале, когда Министерство иностранных дел России возглавлял Андрей Козырев, система внешней политики была почти полностью развалена. Престиж России на международной арене постоянно падал. С Россией все меньше и меньше считались, ее международное влияние все уменьшалось и уменьшалось. Личные интересы частных лиц или чиновников определяли политику страны, а государственные интересы почти не принимались в расчет. Поведение А. Козырева, министра иностранных дел, нередко было просто позорным. Например, после встречи с Ясиром Арафатом в Газе, по дороге назад в Израиль, он вдруг остановил дипломатический кортеж и, раздевшись догола, полупьяный, на глазах палестинской и российской охраны и сопровождающих полез купаться в море. Я не раз бывал свидетелем довольно безобразного поведения во время государственных визитов людей, занимавших высшие посты в нашей стране, но не до такой степени. Поведение министра иностранных дел России ненамного отличалось от животного поведения президента России Ельцина. До внешней политики России никому не было дела, аппарат МИДа был почти полностью развален. Только с приходом на пост министра иностранных дел Евгения Примакова начался долгий и тяжелый путь восстановления внешней политики России, процесс этот был завершен только при Игоре Иванове. Сегодня деятельность Министерства иностранных дел России намного профессиональнее, чем во времена Ельцина. Я не касаюсь сути внешней политики, а оцениваю лишь функционирование аппарата, отвечающего за ее осуществление, как на уровне принятия оперативных решений, так и с точки зрения влияния Министерства иностранных дел на принятие государственных решений.
Основное, что интересовало нас и для чего мы, в сущности, работали в Советском Союзе, были евреи, их положение и их выезд в Израиль. Еврейская проблема всегда волновала власти СССР, впрочем, как и другие национальные проблемы, в соответствии с их удельным весом. Определенная часть советского населения была не чужда антисемитизму, но не это определяло политику по отношению к евреям. На эту тему у меня был довольно серьезный разговор с человеком, который хорошо и профессионально разбирался в этом вопросе, генералом армии Федором Бобковым, который до 1991 года был заместителем председателя КГБ. В начале нашей беседы он удивился моему русскому языку. Но когда я назвал свою прежнюю фамилию и имя, он тут же вспомнил, сказав: «А, ваше дело одним из первых лежало на моем столе в 1967 году, когда создали Пятое управление в КГБ». Бобков был назначен тогда заместителем начальника Пятого управления и фактически стал его создателем. В нашей беседе он сказал мне: «Вы нас победили. Вы сломали нас. С помощью Запада вам удалось поддержать и усилить движение отказников в Советском Союзе. И вы смогли, используя это движение, оказать на нас такое давление, что мы потеряли евреев Советского Союза».
Мне было приятно слышать эти слова от человека, который более, чем кто-либо другой, приложил профессиональные усилия, чтобы воспрепятствовать выезду евреев из СССР. Неудачу он видел в том, что руководители партии отказались принять его профессиональные рекомендации. Вероятно, и в тоталитарных режимах возникают проблемы между профессиональными структурами и политическим руководством, и не всегда одни довольны другими. Партия утверждала, что КГБ не справился со своей задачей, а КГБ обвинял в неудачах партийное руководство. Попытка органов безопасности и политического руководства спихнуть вину друг на друга не нова и хорошо знакома и нам. Что касается Ф. Бобкова, я не думаю, что он был прав в своих оценках. У советских властей не было никаких шансов против нас, даже если бы они приняли рекомендации и выпустили еще в сороковых годах активистов и ветеранов сионистских движений. Бобков был уверен, что если бы вышвырнули их тогда, то все бы успокоилось. Советские власти не понимали, а когда поняли, было уже поздно, что каждый еврей, который получал разрешение на выезд, тем самым побуждал еще нескольких евреев подать документы. Чем больше росло количество выезжающих, тем больше становилось желающих уехать. Это была аксиома в советской и международной действительности тех дней. Поэтому, как бы ни вели себя власти, выполняли бы они или нет рекомендации КГБ, в конце концов им пришлось бы выпустить евреев из страны. Только к началу восьмидесятых годов властям удалось найти способ, который практически почти полностью прекратил выезд евреев. Но нам удалось воспользоваться слабостью и распадом власти Советского Союза, приведшими его к краху, и организовать массовый выезд евреев в Израиль незадолго до развала СССР.
