Но мы не сочувствуем их замыслам. Как верноподданные сыны Отчества нашего, за нашу святую Русь, за нашу веру православную, за тебя, нашего Царя-Отца, излившего на нас столько милостей, даровавшему нам и потомству нашему свободу, готовы души свои положить (Газета «Виленский вестник». № 89. 10 августа 1863 г. Всеподданнейшее письмо Его Императорскому Величеству от временнообязанных крестьян Могилёвской губернии, Мстиславского уезда, Хославичской волости)
[144].
Имея колоссальную поддержку со стороны белорусского населения, граф Муравьёв без особого труда смог подавить польский мятеж и навести порядок в Северо-Западной крае, куда он был назначен в качестве генерал-губернатора. Муравьёв поддержал желание простых белорусов сражаться против польских инсургентов: по его распоряжению были созданы крестьянские вооружённые формирования – сельские караулы. За помощь в подавлении мятежа сотни белорусских крестьян были удостоены высоких государственных наград. Так, 1 апреля 1866 года гродненский губернатор получил 777 медалей «За усмирение польского мятежа» для вручения их чиновникам и крестьянам губернии. За исключением четырёх чиновников, все награждённые были крестьянами, служившими в сельских караулах
[145].
Медаль «За усмирение польского мятежа»
Активное участие белорусских мужиков в подавлении польского восстания поставило точку в ведшейся более полувека дискуссии об идентичности Северо-Западного края. Если раньше некоторые российские чиновники и представители интеллигенции считали Белоруссию польской провинцией (из-за того, что высшее сословие в крае составляли поляки), то после событий 1863 года Белоруссия стала восприниматься как исконно русская территория, подвергшаяся искусственному ополячиванию в период нахождения в составе Речи Посполитой. Известный белорусский журналист начала XX века Лукьян Михайлович Солоневич по этому поводу писал: «Последний польский мятеж открыл глаза на действительное положение вещей и русскому правительству, и русскому обществу. Простой народ остался верен русскому правительству и этою верностью заставил обратить внимание на свою национально-русскую старину, на своё право считаться русским не только в силу территориальной принадлежности к России, но и по существу – по историческим преданиям, вере, языку и чисто русскому укладу общественной и семейной жизни»
[146].
Вслед за польскими патриотами и российскими либералами XIX века «свядомые» историки настойчиво навешивают на Муравьёва ярлык «вешателя», обвиняя его в нечеловеческой жестокости, проявленной в ходе подавления восстания. Однако беспристрастное рассмотрение деятельности генерал-губернатора Северо-Западного края ясно показывает необоснованность указанного обвинения.
Для начала разберёмся с тем, каким образом граф Муравьёв оказался «вешателем». Происхождение данного прозвища связано с известным историческим анекдотом. В 1830-х годах Муравьёв занимал пост гродненского губернатора, и на одном из публичных мероприятий местные польские шляхтичи, желая поддеть Михаила Николаевича, спросили у него: «Не родственник ли вы того Муравьёва, которого повесили за мятеж против государя?» (имелся в виду Сергей Иванович Муравьёв-Апостол, приговорённый в 1826 году к высшей мере наказания за организацию декабристского мятежа). Известный своим остроумием Муравьёв ответил: «Я не из тех Муравьёвых, которых вешают, я – из тех, которые сами вешают». После этого случая все недоброжелатели графа стали именовать его «вешателем».
Как видим, появление прозвища «вешатель» никоим образом не связано с подавлением Муравьёвым польского мятежа 1863 года. Иначе и быть не могло, поскольку предпринятые графом меры по усмирению и наказанию бунтующих поляков нельзя назвать чрезмерно жёсткими, учитывая то, как обычно подавлялись восстания в XIX столетии. Всего в Северо-Западном крае было казнено 128 мятежников, и, как отмечает белорусский историк Александр Бендин, лишь 16 % участников восстания были подвергнуты различного рода уголовным наказаниям
[147]. Данные цифры не идут ни в какое сравнение с практикой подавления мятежей в других странах. Так, во Франции в ходе подавления Парижской коммуны правительственными войсками было убито 30 тысяч человек. Чудовищную жестокость проявили англичане при подавлении восстания сипаев в Индии: одного подозрения в симпатии к повстанцам было достаточно для того, чтобы стереть с лица земли целые деревни.
Необходимо подчеркнуть, что все казнённые польские мятежники были приговорены к высшей мере наказания судом, который установил в их действиях признаки тяжких преступлений против личности и государства. Исходя из этого, повешенных повстанцев нельзя назвать безвинными жертвами – все они были опасными преступниками, которые отказались от данной ими присяги на верность русскому императору и посягнули на территориальную целостность Российской империи.
А вот под каток террора, развязанного бандами мятежников, попали действительно ни в чём не повинные люди: крестьяне, православные священники, чиновники, дворяне, не поддержавшие восстание. Банды мятежников, общее руководство которыми в Северо-Западном крае осуществлял Винцент Калиновский, назывались «кинжальщиками» и – особо подчеркнём – «жандармами-вешателями» (по излюбленным орудиям казни). Жестокость «жандармов-вешателей» возрастала по мере того, как они осознавали, что белорусы встали на сторону правительства и не желают поддерживать повстанцев. В «Приказе-воззвании Виленского повстанческого центра к народам Литвы и Беларуси» от 11 июня 1863 года Калиновский в бешенстве писал: «За вашу долю кровь проливают справедливые люди, а вы, как те Каины и Иуды Искариотские, добрых братьев продавали врагам вашим! Но польское правительство спрашивает вас, по какому вы праву смели помогать москалю в нечистом деле?! Где у вас был разум, где у вас была правда? Разве вспомнили вы о страшном суде Божьем? Вы скажете, что делали это поневоле, но мы люди вольные, нет у нас неволи, а кто хочет неволи московской – тому дадим виселицу на суку»
[148].
