И когда наступает развязка, то есть родитель прекращает свою
экзекуцию, ребенок думает: «Да, все правильно. Не может быть. Мне показалось.
Конечно, так со мной не могли поступить». Он словно бы уговаривает себя не
принимать случившееся в расчет, он уговаривает себя — «Ничего не было!
Случайность! Недоразумение!» Но что-то в нем на самом деле треснуло,
надломилось. Теперь он затаился и ждет, он словно бы спрятался в засаде.
Повторится или не повторится? Почудилось или правда было на самом деле? Вот
почему повторное наказание оказывается фатальным. Худшие подозрения ребенка, в
которых он даже боялся себе признаться, становятся реальностью.
Некоторые дети, переживая этот ужас, пытаются докричаться до
своих родителей. И если бы они могли перевести этот свой крик (особенный, не
такой, как обычно) на язык слов, то звучал бы он, наверное, так: «Мама, за
что?! Мама, это же я! Я — твой сын (твоя дочь)! Что ты делаешь, мама?!» Другие
иначе переживают шок от первого осознанного ими наказания — они зачастую даже
не могут плакать, а просто замолкают, словно бы набирают в рот воды. И в обоих
случаях малыши не знают, как вести себя дальше, как реагировать на
произошедшее, они дезориентированы и со стороны это зачастую прямо видно!
Ребенок ощущает свою беззащитность и беспомощность. С этого
дня он изгнан из Рая и даже не знает, за что. Ведь что бы он ни натворил, этот
проступок не может караться столь жестоко. Но факт остается фактом — ребенок
понял, что его родители — это отдельные люди и он в их власти, а потому может
лишь рассчитывать на их благосклонность, но требовать ее бессмысленно. В этот
же день под сомнением оказывается и родительская любовь. Любящий не может
выгнать тебя из Рая, даже если бы ты совершил смертный грех, а в отсутствии
оного это и просто невозможно!
Депортация из Эдема, как правило, датируется тремя годами. И
если то, о чем я рассказывал до сих пор, большинство из нас или не помнит
вовсе, или помнит, но очень смутно, то начиная с этого момента, с момента
изгнания нас из Рая, мы, как правило, начинаем запоминать случившееся.
Наше «я» появилось не сразу. Поначалу мы отождествлялись со
своими родителями, между нами не было границы. Это делало нас сильными и
уверенными, это ощущение отодвигало тревогу. Но настал день, когда мы впервые
почувствовали себя наказанными — день, когда мы почувствовали себя, день, когда
мы поняли, что родители — это другие люди. С этого момента чувство защищенности
покинуло нас безвозвратно, и наша тревога впервые отчетливо заявила о себе.
Случаи из психотерапевтической практики:
«Наколдовали...»
Когда меня попросили проконсультировать эту женщину, за ее
плечами уже было две госпитализации в психиатрические больницы. Психиатры,
правда, еще не окончательно определились с диагнозом: одни думали, что у Ксении
просто очень тяжелый невроз, другие, и их было больше, считали, что 34-летняя
женщина страдает уже по-крупному — шизофренией. Короче говоря, на помощь
психотерапевта уже не особенно надеялись, но, как говорится, чем черт не шутит.
Ксения действительно производила двойственное впечатление.
Симптомы ее психологического страдания очень напоминали симптомы психоза.
Каждый д??нь у нее случались приступы тяжелейшей тревоги, ее словно бы било
электрическим током. Кроме того, женщине казалось, что у нее внутри творится
что-то ужасное. Она не могла объяснить, что именно, это было ощущение, будто бы
внутри нее кто-то живет. Ксения считала, что это какая-то болезнь, но вела себя
эта болезнь, как живое существо. Она мигрировала по телу, появляясь то в голове
— невыносимыми болями и мучительными головокружениями с приступами слабости, то
в груди — и заставляла бешено колотиться, а потом сжиматься сердце. Впрочем, в
разное время у Ксении страдал желудок и носоглотка, появлялись судороги и
спазмы в конечностях, возникали приступы удушья и женские проблемы (то пропадал
цикл, то начинались обильные и длительные кровотечения).
В общем, состояние Ксении не внушало оптимизма. Однако
несмотря на растерянность, в которой она пребывала, будучи потрясенной происходящим
с ней и с ее телом, она сохраняла уверенность в том, что выход есть, и не
сроднилась со своим недугом. Так часто случается — сначала человек
сопротивляется подобным симптомам, а потом, в какой-то момент, сродняется с
ними. Он, кажется, и хочет избавиться от болезни, но внутри него появляется
какое-то странное внутреннее сопротивление лечению. Здесь, в случае Ксении,
этого не было. Она понимала, что попала в сильную передрягу, и хотя симптомы ее
недомогания подчас выбивали у нее почву из-под ног, не сдалась. К моменту нашей
встречи все это длилось уже более двух лет.
Мы начали работать. Сначала нам предстояло снизить тревогу с
помощью разработанной для этих целей технологии
[4]
. Параллельно с этим я
восстанавливал картину произошедшего. Нужно было понять, почему это случилось с
Ксенией, где возник сбой, который привел эту умную, образованную и, в целом,
очень удачливую женщину в такое, без преувеличения, ужасное состояние.
Первая версия, первая разгадка, как казалось, лежала на
поверхности. Ксения получила гуманитарное образование, защитила кандидатскую
диссертацию, работала преподавателем в университете. Ее личная жизнь и
складывалась и не складывалась. Романы были всегда — мужчины увлекались Ксенией
с легкостью, но ни один из них не сдавал своеобразного экзамена. Ксения
тянулась к тем мужчинам, которые могли бы ее защитить, однако сама по себе была
очень сильным человеком, можно сказать — харизматической личностью. И достойным
во всех смыслах мужским персонажам, видимо, какого-то пороху не хватало. Они
казались Ксении недостаточно мужественными, недостаточно для того, чтобы в них
можно было влюбиться.
В 27 лет Ксения скоропалительно вышла замуж за мужчину, в
которого, как она говорила, «по глупости» страстно влюбилась. Он был высоким,
сильным и внешне очень привлекательным. Роман их развивался бурно, Ксения
забеременела, и молодые люди, особенно не раздумывая, подали заявление и
зарегистрировали брак. К своим двадцати девяти годам Игорь еще нигде толком не
работал, перебивался какими-то странными заработками, водил компанию с людьми,
которые не внушали Ксении никакого доверия, и время от времени покуривал
травку.
Пока Ксения вовсю занималась новорожденным, Игорь совсем
выпал из поля ее зрения — куда-то постоянно уходил, с кем-то встречался, был, в
общем, чем-то очень занят и всегда вне дома. Через полгода Ксения узнала, что
он употребляет героин. Разумеется, она испытала шок, пыталась каким-то образом
помочь ему, но с малолетним ребенком на руках это было непросто. И с каждым
месяцем положение становилось хуже и хуже. Игорь уже ничем не помогал молодой
жене, тратил все деньги, которые были в достаточно скудном бюджете. Вспышки
немотивированной агрессии Игоря, его общая раздражительность, гнев, обвинения —
все это стало нормой жизни.
