Достаточно быстро ребенок начинает понимать, что любовь его
родителей к нему не является безотчетной и всемерной. К нему — к ребенку —
относятся хорошо, если он того заслуживает. Просто так, из спортивного
интереса, его любить не будут. Когда он ведет себя так, как хотят его родители,
он чувствует, что они ему рады. Когда же его поведение им не нравится, они
раздражаются. Таким образом, несложно сделать вывод: меня любят не за то, что я
есть, а за то, что я делаю, то есть они любят не меня, а что-то, что они хотят
любить.
Иллюзия, что меня будут любить просто так, просто за то, что
я есть (а такова детская любовь к родителям, несмотря на любые их
противоречащие этому высказывания и поступки), эта иллюзия заканчивает свое
существование очень скоро. Ребенок разочаровывается в родительской любви, и
неприятный осадок будет сопровождать его теперь всю жизнь. «Заслуженная
любовь», «заработанное благоволение» будут переноситься им с большой мукой.
Пациенты часто рассказывают мне о том, что они не чувствуют
настоящей любви своих близких (прежде всего — супругов), что их любят за
что-то, а не их самих. И всякий раз в этих словах читается тот, еще детский
конфликт — меня любят за что-то, любовь можно заслужить, но в этом случае
адресатом любви будет само это действие, поступок, а вовсе не я сам.
Это сложный вопрос. Ведь с подобным утверждением можно
согласиться, а можно и не соглашаться, и все будет зависеть от точки зрения.
Ведь родителя радует сам ребенок и любит он самого ребенка, но реагирует он на
его поведение, и реагирует по-разному. Ребенок же еще не умеет отличать реакцию
на себя и на свой поступок. В действительности, если родитель раздражается, то,
чаще всего, он раздражается на поступок ребенка, а не на него самого, но
ребенок не видит этой разницы. Если родители раздражаются — значит, они
раздражаются на него; а если раздражаются, значит, не любят.
Любовь, которую ты «заслужил», оставляет горький осадок
предположения, что ты значим для объекта любви не сам по себе, а возможностью
доставить удовольствие, быть полезным. В конце концов, может, ты вовсе и не
любим, тебя просто используют.
Эрих Фромм
Ребенок не способен понять, что происходит в душе его
родителя, но зато он видит его эмоциональные реакции. И если родитель рад ему,
то он делает вывод, что любим, а если он видит, что его родитель сердится, то
делает обратное умозаключение. Насколько это правильно? Я думаю, что иногда
правильно, иногда — нет. Но ребенок всегда думает так. Он еще слишком мал и
неопытен, чтобы думать иначе. И вот рождается это чувство, в котором все —
тревога, неуверенность в себе, ощущение одиночества и невротическое желание любви.
Невротическое желание любви — это желание, чтобы меня
«любили просто так»; поскольку же никогда нельзя знать, любят меня «просто так»
или «за что-то», то недоверие к любви рождается почти автоматически. А если
есть недоверие, то будет и желание проверить истинность чувств. Понятно, что
такой экзаменатор самим фактом подобного испытания обязательно обидит чувства
любящего. Заприметив эту обиду, он сочтет, что его проверка удалась —
экзаменуемый не прошел экзамена, а потому, значит, меня не любят — «Я так и
знал!»
Рождается это невротическое желание любви — в отношениях с
родителями.
Каждый из нас хочет, чтобы его любили искренне и не «за
что-то», а «просто так» — то есть тебя самого, а не что-то в тебе. За этой
мечтой стоит чувство детской тревоги, испытанный нами в детстве страх
несоответствия ожиданиям своих родителей. Вдруг у нас не получится то, за что
нас любят? В детстве мы научились жить с этим риском, и в последующем это
чувство хотя и модифицируется, но никуда не пропадает. Страх, что ты не нужен
или будешь не нужен, ощущение, что тебя любят не «просто так», а из каких-то
эгоистических соображений, а в общем и целом — неуверенность в отношениях с
другими людьми, — все это родом из детства.
Случаи из психотерапевтической практики:
«Только не молчи!»
Выше я уже сказал, что наказание вовсе не обязательно должно
быть именно физическим, чтобы ребенок понял, что его наказывают. В ряде случаев
психологическое наказание оказывается куда более серьезным, сильным и
травмирующим. Под психологическим наказанием я имею в виду холодность и
отчужденность, которую разыгрывают родители по отношению к собственному
ребенку, желая продемонстрировать таким образом, как они относятся к тому или
иному его поступку
[8]
.
Сейчас я вспоминаю одну семейную пару, которая проходила у
меня семейную терапию. Сначала на консультацию пришел муж — его звали Сергей,
ему было чуть больше сорока лет, он имел высшее образование и хорошую работу.
Причиной его обращения за психотерапевтической помощью были отношения с
супругой — они не задались. Женщина была младше его на пятнадцать лет, и когда
он познакомился с ней, то впервые почувствовал себя любимым. Она была нежной и
ласковой, смотрела ему в рот, радовалась ему. Стала, прямо скажем, его
отдушиной, бальзамом, изливавшимся на его израненное прежними отношениями с
женщинами сердце.
У Сергея это был второй официальный брак, и ни в первом
браке, ни в последующих отношениях с женщинами он не чувствовал себя
счастливым. Он женился первый раз, когда ему едва исполнилось восемнадцать лет,
на девушке, с которой вступил в сексуальные отношения. Как благородный мужчина
он должен был так поступить. Так что со второго курса института он стал
«женатиком» и старался полностью соответствовать этому статусу.
В первом браке у него родилось двое детей, и вся жизнь
супругов крутилась вокруг стандартного представления о супружеских отношениях —
решили создать брак, будьте любезны все терпеть, жить ради детей и не
жаловаться. Дело было в начале восьмидесятых, оба молодых человека были еще,
мягко говоря, недостаточно зрелыми для семейной жизни, и их представления о ней
были весьма и весьма смутными, можно сказать, книжными.
Сергей был уверен, что женщина, которая решилась вступить в
брак, должна любить своего мужа (ему это казалось само собой разумеющимся), но
этого не наблюдалось, потому что, видимо, его супруга полагала, что раз мужчина
взял ее в жены, то он просто обязан заботиться о ней и своих детях, при чем тут
ее любовь. Когда началась советская перестройка, а затем жизнь в буржуазной
России, Сергей ушел в бизнес, и этот конфликт сгладился за чередой других
проблем.
Но как только материальное положение семьи наладилось,
Сергей поддался своим чувствам, почувствовал себя нелюбимым, непонятым,
одиноким. Представления о морали у него к этому времени серьезно изменились, он
стал изменять своей супруге. Но всякие отношения заканчивались для него
одинаково — он начинал видеть, что женщинам, с которыми он встречается, что-то
от него нужно, и сразу же разочаровывался в них.
