И вот один странный факт. Адлер любил рассказывать историю,
как он поборол свой детский страх перед кладбищем. Дорога в школу, по словам
Адлера, пролегала через кладбище, и всякий раз, проходя через него в компании
одноклассников, мальчик испытывал ни с чем не сравнимый ужас. «Однажды, —
вспоминал потом Адлер, — я твердо решил положить конец этому смертельному ужасу
и в качестве средства для этого выбрал „очерствение“. Я немного отстал от
остальных ребят, положил свой ранец на землю у кладбищенской стены и пробежал
через все кладбище раз с дюжину, пока не почувствовал, что овладел своим
страхом. Мне кажется, что с тех пор я проходил эту дорогу уже без страха».
Спросите, что в этой истории странного? Выяснилось, что по
дороге в школу у Альфреда не было никакого кладбища! Причем выяснил это сам
Адлер и сам же очень этому обстоятельству удивился. Как такое может быть,
понять, конечно, сложно, но сама по себе подобная аберрация памяти необычайно
показательна! Видимо, Адлер так хотел выглядеть в своих глазах смелым
человеком, который умеет побеждать, что его воображение сыграло с ним этот
фокус. Не имея возможности конкурировать со своими родителями, Адлер придумал
его, чтобы конкурировать хотя бы с самим собой, со своим страхом. Конкурировать
и обязательно победить...
«Совершенствоваться — значит в чем-то превзойти самого себя»,
— написал как-то Альфред Адлер. И это классическая формула «совершенствования»,
которую предлагает нам иерархический инстинкт. Он словно бы говорит нам: победи
своих родителей или, на худой конец, победи самого себя. И действительно, мы
зачастую умудряемся бороться с самими собой, причем, может быть, с большим
рвением, нежели с другими. Это происходит в тех случаях, когда родители или
серьезно подавляли нас и подавили-таки, или были столь авторитетны, столь
высоко забрались, что нам более ничего не оставалось, как отрабатывать свой
иерархический инстинкт с самими собой.
Иными словами, как это ни покажется странным, наши родители
не всегда являются единственным источником нашей неудовлетворенности; мы можем
и сами натренировать себя соответствующим образом.
На вопрос: «Где же та был, когда делили мир?» — они всегда
отвечают: «Я был болен».
Альфред Адлер
Глава вторая
Источник внутреннего напряжения
Хотя я уже высказал свое несогласие с интерпретациями,
которые традиционно делает психоанализ, рассматривая отношения родителей и
детей, но, как можно было заметить, не отрицал самого факта проблемы. Более
того, общая схема отношений в семье, принятая в психоанализе, кажется мне
соответствующей действительности; поэтому если мне и предстоит оспаривать
данные этой уважаемой теории, то лишь в разрезе оценки и понимания вопроса.
Но вопрос есть, и он прост: есть папа и мама — они по одну
сторону баррикад, а есть сын или дочь — и они по другую сторону тех же самых
баррикад. Правда, имя этой баррикады (в рамках данной главы) — иерархический
инстинкт, а вовсе не сексуальное влечение, хотя оно эпизодами и вплетается в
общую ткань сражения. Обо всем этом мне и предстоит сейчас рассказать,
поскольку данное противостояние и является источником нашего внутреннего,
иногда даже не ощущаемого внутреннего напряжения.
Вечная неудовлетворенность Эдипа
Фрейд избрал для своей теории миф о царе Эдипе в качестве
своеобразного доказательства главного постулата психоанализа: дети испытывают
сексуальное влечение к родителю противоположного пола и ненавидят (даже желают
смерти) родителю своего пола. Но, как мне представляется, подноготная древнего
мифа имеет прямо противоположное значение. Попробуем в этом разобраться.
Когда фивский престол оказался пуст, Лаий, который имел на
него полное право, отправился в Дельфы, чтобы узнать у бога-прорицателя, будет
ли его воцарение на счастье Фивам. Бог ответил уклончиво: «Да, если не родишь себе
наследника». Лаий испугался, но его молодая жена Иока-ста, желавшая ребенка,
родила-таки от него мальчика. Испугавшись пророчества, Лаий велел отнести
ребенка в ущелье Киферона, чтобы тот погиб. Но мальчик спасся, и его усыновила
другая царственная чета — царь и царица Коринфа. Они-то и назвали его Эдипом,
выдав себя за его истинных родителей.
Потом по новой родине Эдипа поползли упорные слухи, что он
не сын своих родителей. Юноша отправился к тому же дельфийскому оракулу, чтобы
узнать правду. На вопрос бог не ответил, но сказал: «Ты убьешь своего отца и
женишься на своей матери». Конечно, благородный Эдип не мог допустить этого и
не вернулся в Коринф. Разве мог он допустить, что станет отцеубийцей и мужем
своей матери? Он отправился странствовать.
По дороге в Фивы Эдип попал в своеобразное ДТП. На него
наехала повозка некоего богатого гражданина, который, кроме прочего, ударил
юношу хлыстом. Эдип не снес оскорбления и ответил ударом на удар, и гражданин
скончался. Если бы в свое время Лаий не совершил роковой ошибки — не удалил бы
от себя сына, то этой трагедии не случилось бы. Ведь этим погибшим гражданином
был не кто иной, как отец Эдипа — Лаий. Так Эдип, не ведая о том, стал
отцеубийцей.
В Фивах Эдип совершил подвиг, избавив город от напастей
Сфинкса. За это была назначена награда — рука царицы, рука Иокасты, рука его
матери. Но разве принял бы эту награду Эдип, если бы не опасался стать супругом
своей матери, матери, которую, как он думал, он оставил в Коринфе? Нет. Иокаста
была все так же молода (она была родом из Спарты, где женщины не старели до
самой смерти), и он, не зная, что совершает инцест, стал ее законным супругом.
Теперь Эдип не опасался, что обесчестит свой дом отцеубийством и постыдным
браком...
Его мать родила ему трех сыновей и двух дочерей, которым он
был и отцом, и сводным братом. Но на город напала чума — проклятие Аполлона. И
вновь Дельфы, и вновь боги заговорили о преступлении, которое должно искупить.
Но кто убийца царя Лаия? Об этом Эдип спросил у святого Тиресия. И снова пророчество:
Тиресий указал на самого Эдипа. Потом нашлись свидетели, правда раскрылась. Но
Эдип не верил, ведь его родители были там, в Коринфе...
Только Иокаста, его мать, догадалась обо всем и кончила
жизнь самоубийством. Она повесилась, сжимая в руке роковое ожерелье, которое,
согласно другому пророчеству, должно было принести ей несчастье. Она знала об
этом, но приняла роковой подарок. Теперь прозрел и Эдип. «Проклятье вам, мои
глаза, не видевшие того, что следовало видеть!» — говорил Эдип у трупа повесившейся
матери. Вытекли глаза страдальца под золотой иглой, и он во второй раз
отправился в ущелье Киферона, чтобы обрести там смерть, не принявшую его в
первый раз, когда он был младенцем. Круг замкнулся.
Вот такая история — все обо всем знали заранее, хотели
избежать трагедии, и каждый сделал все от него зависящее, чтобы эта трагедия
стала неотвратимой. И разве это миф о том, как сын жаждал смерти своему отцу и
сексуального соития со своей матерью? Что-то сомнительно. С общефилософской
точки зрения это история о страхе и о потворстве ему. Последствия подобной
политики, как мы видим, трагичны. Если же все-таки рассматривать этот миф как
своеобразный семейный эпос, то мы видим, что ребенок оказывается в нем игрушкой
обстоятельств, а вовсе не активным действующим лицом.
