Да, наши родители задали нам поистине сфинксову задачку. Они
сначала заставили нас чувствовать собственную несостоятельность, а потом
поманили неким идеалом, которым, как им казалось, мы должны были быть. Нам же
грезилось, что попади мы в этот идеал, в это придуманное для нас прокрустово
ложе, и мы будем любимыми. Последнее же значило для нас, как мы теперь знаем,
не просто чувство защищенности; ощущать себя любимыми значило для нас — быть
первыми. Ведь мы всегда делили любовь родителей с кем-то — с родителями наших
родителей, с нашими братьями и сестрами, с их делами, которым они отдавали свое
время, наконец, с посторонними людьми, которыми наши родители восхищались.
Любовь — чувство эгоистическое. Если тебя любят, тебе
хочется, чтобы тебя любили, во-первых, целиком, то есть за все, что ты делаешь
и что собой представляешь, а во-вторых, только тебя. Разумеется, родители не
могли нам подарить такую полноту любви, а мы в свои юные годы не могли понять,
что нельзя быть настолько идеальными, чтобы замкнуть на себя их целиком, так,
чтобы были только мы и они, наши родители, те, которые нам особенно и
безгранично дороги.
Мы не нашли в своих родителях той полноты любви, на которую
рассчитывали. То, что это невозможно в принципе, не было нам понятно, ведь
ребенок не видит дальше собственного носа. Ему важно только то, что происходит
с ним; ему кажется, что этим, собственно, окружающий мир и ограничивается.
Вполне естественно, что, разочаровавшись в любви своих родителей, мы принялись
конкурировать не только с другими людьми за любовь своих родителей, но и с
самими родителями. Здесь, впрочем, мы снова оказались в заведомо проигрышной
позиции.
Родители ощущались нами как инстанция силы и власти, ведь, в
конечном счете, от них в нашей жизни зависело абсолютно все. А как можно
бороться и соревноваться с тем, от кого ты находишься в полной зависимости, с
тем, кто обладает над тобой всей полнотой власти? Разумеется, мы обрекли себя
на поражение, которое, впрочем, не могли принять — вот и источник нашей
хронической неудовлетворенности.
Мы продолжали бороться, а наши родители, чувствуя наше
сопротивление, досадовали и злились. С какой стати было им соглашаться с тем,
что мы — победители, а они — побежденные, что мы — сильнее и умнее, а они —
слабее и глупее? Они просто физически не могли на это пойти и не шли, тем более
что и они сами, в свою очередь, не были свободны от своего иерархического
инстинкта.
Когда и эта затея, связанная с борьбой за лидерство в рамках
отдельно взятой «ячейки общества», нам не удалась, сидящий в нас иерархический
инстинкт сделал своеобразный ход конем. Осмыслив результаты своей попытки
попасть в прокрустово ложе идеала, поняв, что родителей победить невозможно
(они все равно и всегда будут «правы»), нам пришлось пойти на
внутрипси-хические ухищрения. Мы «разместили» искомый идеал внутри себя и
именно с ним начали свою конкурентную борьбу. Попытками достичь соответствия
тому образу, который мы хотели, чтобы был нами, а не мечтой о нас, — вот чем мы
занялись.
Так в нас появилась своеобразная линия горизонта, за
которой, как нам стало казаться, находится, спрятано от нас наше счастье. Если
бы подсознание умело говорить (на что оно не способно по причине его
биологической, а не социокультурной природы), то оно бы сказало: «Для счастья
тебе необходимо совсем немного — ты должен быть на десять сантиметров выше, на
десять сантиметров стройнее, у тебя должны быть другого цвета глаза и волосы,
ты должен быть чуть-чуть умнее, чуть-чуть сообразительнее, чуть-чуть
выдержаннее, чуть-чуть увереннее в себе и решительнее, более осведомленным и
более начитанным, более...» Впрочем, в зависимости от ситуации оно стало бы
говорить то одно, то другое, а потому в значительном числе случаев оно бы стало
противоречить самому себе.
В общем, мы не только стали жить своим идеалом, мы еще и
спутали самим себе все карты. Таким образом, наш личный идеал оказался вещью не
только в принципе недостижимой, но еще и смутной, теряющейся в дымке жизненных
обстоятельств. Но все это отнюдь не избавило нас от иерархического инстинкта,
скорее наоборот, обострило и усилило его. Теперь остается помножить одно на
другое, и мы получим хроническую неудовлетворенность, недовольство самими собой
и всем тем, что мы делаем и чего мы достигаем.
Просто ради интереса спросите у себя, что вы должны были бы
сделать и чего достичь, чтобы почувствовать себя полностью удовлетворенным и
довольным жизнью человеком. Теперь представьте себег что вы это сделали —
достигли того, чего хотели... Представьте хорошенько, проведите свой ближайший
день так, словно бы эти цели действительно вами достигнуты. И сразу, или через
день, или, в самом крайнем случае, спустя неделю-другую вы почувствуете, что
удовлетворенности собой и своей жизнью нет и в помине. Вам снова кажется, что
что-то не так, что где-то что-то недоделано, что к вам относятся не совсем так,
как бы вам хотелось, да и вы сами — не тот, каким хотели бы быть.
Чувство неудовлетворенности, конечно, связано с нашими
детскими мечтами и грезами, с идеалом, который мы себе придумали и которому
пытались соответствовать. Но проблема больше и шире, она еще и в привычке
чувствовать себя неудовлетворенным, а привычка эта сформировалась у нас много
лет назад, в те годы, когда мы были детьми и очень хотели, чтобы родители
любили нас по-настоящему и, что особенно важно, только нас.
Как же быть? Как избавиться от патологической привычки вечно
чувствовать себя неудовлетворенным; от болезненного желания быть лучше, чем мы
есть на самом деле; казаться, а не быть, достигать, а не делать? Это и просто,
и сложно.
Во-первых, нужно понять, что мы бросились в погоню за
фиктивным идеалом, которого нет и, главное, не может быть в действительности.
Во-вторых, мы должны признаться себе в том, что даже если мы
достигнем своего идеала, нас не будут любить больше, чем нас любят теперь, а
кроме этого нам, на самом-то деле, ничего и не хочется.
И наконец, в-третьих, нам необходимо осознать, что когда мы
стремимся к своему идеалу, мы самолично расписываемся в том, что такие, какие
мы есть, нас любить, по нашему мнению, не будут, а это безумие; и если же нас
все-таки полюбят, когда мы достигнем некого идеала, то полюбят не нас самих, а
наш «экспортный вариант».
Проще говоря, перед нами одна-единственная проблема — страх,
что нас не будут любить, если мы не будем соответствовать некому идеалу, если
мы не будем «первыми» и «лучшими». И как это всегда происходит со страхом, он
ретируется только в тот момент, когда мы перестаем от него бегать и соглашаемся
на то, чего мы пытаемся таким образом избежать. Иными словами, нам надо
решиться и позволить себе не быть идеальными, не быть «первыми» и «лучшими».
Нам надо разрешить себе быть самими собой.
Кажется, что такое разрешение — это чистой воды нелепость.
Как можно разрешить себе то, что и так уже есть, ведь мы — это мы, и мы такие,
какие мы есть. Что тут разрешать?! Но не будем торопиться с выводами. Всякая
невротическая конструкция (а чувство неудовлетворенности собой — это именно
невротическая конструкция) алогична, поэтому и разрешение невротического
конфликта не может быть построено на аристотелевской логике, оно может быть
только такой вот «бессмыслицей».
