Главным злом неизменно является отсутствие подлинной теплоты
и привязанности. Ребенок может вынести очень многое из того, что часто
относится к травматическим факторам, — внезапное отнятие от груди, периодические
побои, переживания на сексуальной почве, — но все это до тех пор, пока в душе
он чувствует, что является желанным и любимым.
Карен Хорни
Возвращаясь к самой Наде, мне остается сказать лишь о том,
что эта девушка страдала от острого чувства беззащитности. И это чувство было в
ней настолько сильно, что тревожность, которой оно проявлялось, трудно было
даже заметить. Чувство собственной беззащитности сопровождало эту девочку, по
сути, всю ее жизнь, и потому ее личность изначально формировалась с такой деформацией.
Часть инстинкта самосохранения, которая отвечает за чувство защищенности, с
самого начала Надиной жизни потерпела фиаско.
И поэтому нам в процессе психотерапии ничего более не
оставалось, как учиться чувству защищенности заново, осваивать навыки уверенного
поведения, технологии принятия решений и многое другое. В таких случаях это
всегда непросто, но ведь другого выбора нет. Счастье, что все так хорошо
закончилось и необходимые личностные трансформации девушке удалось сделать в
семнадцать, а не, например, в двадцать семь лет.
Изгнание из Рая
С двух-двух с половиной лет начинается новый период в жизни
маленького человека. Теперь он уже может передвигаться самостоятельно и отчасти
понимает, что ему говорят. При этом его представления о мире еще очень и очень
далеки даже от просто детских, пока они — просто младенческие. Ребенок пока не
понимает, что он — это он. Уже вполне четко ощущая свои желания и требуя их
немедленного исполнения, он продолжает называть себя в третьем лице: «Маша
хочет игрушку!», «Дайте Пете сок!», «Коля не пойдет гулять!»
На самом деле, это очень странное время в жизни человека.
Это период освоения Адамом Рая — он нарекает именами животных и птиц, он может
делать все, что ему заблагорассудится. С одной стороны, ребенок еще не видит
препятствий, которые бы мешали выполнению его требований, он просто не
догадывается об их существовании. С другой стороны, родители воспринимаются им
как всемогущие существа, как божества — они самые сильные, самые красивые, они
все могут.
В числе собранных К. И. Чуковским правдивых историй о
маленьких детях есть такая: «Мальчик четырех лет долго и внимательно наблюдал
за тем, как его мама кормит грудью его младшую сестру, а потом спросил: „Мама,
а кофе у тебя там тоже бывает?“» Это кажется смешным, но в действительности
ребенок просто верит в то, что мама «все может», а потому готов поверить и в
это.
Пока еще в его сознании мама и папа обладают волшебными
свойствами. Более того, до трех-четырех лет, пока малыш еще психологически не
разделен со своими родителями, ему кажется, что сила его родителей — это его
сила, возможности его родителей — это его возможности. Вот почему всякий новый
кол, вбитый в трещину, по которой впоследствии произойдет этот разлом,
отделяющий ребенка от его родителей, воспринимается им крайне болезненно.
Мы обнаруживаем различные действия или формы отношения
родителей к детям, которые не могут не вызывать в них враждебность, такие, как
предпочтение других детей, несправедливые упреки, непредсказуемые колебания
между чрезмерной снисходительностью и презрительным отвержением, невыполненные
обещания.
Карен Хорни
Любой родительский поступок, гласящий: «Я — это я, а ты —
это ты», свидетельствует для ребенка об утрате им того могущества, которым он,
как ему казалось, прежде обладал, отождествляясь со своим родителем. И конечно,
первое место в списке таких поступков является наказание. Впрочем, с
наказаниями не все так просто, как это может показаться на первый взгляд.
Ребенка, так или иначе, наказывают с самого младенчества.
Мать, например, может сказать ему что-нибудь грубым, полным недовольства
голосом: «Перестань орать! Я не могу больше выносить твоего крика!» Отец может
хлопнуть его по пятой точке, сказав при этом: «Перестань кричать!» или «Никогда
не смей так больше делать!» Но это еще не наказание. Оно не формулируется, не
подается родителями как наказание, или же они еще не могут быть восприняты
ребенком как таковые.
Для ребенка такие моменты — пока только часть какой-то игры,
пусть и не самой приятной, пусть и странной, нежелательной для него, но именно
игры. В одних случаях ему говорят: «Иди сюда!», в других — «Не ходи туда!»
Когда-то ему говоря: «На, держи!», в других — «Брось, не трогай!» В одних
случаях его гладят по голове, в другом — дают шлепка. Разумеется, приятнее,
когда говорят — «Иди!», «Бери!» и гладят по голове. Иные инструкции не столь
приятны, но понять, что это наказание, малышу пока достаточно трудно. Ведь в
нем нет еще «личности», способной «понести наказание».
Ребенок не чувствует себя психологически самостоятельным,
хотя родителям и кажется, что он стал слишком «своевольничать». Так что целенаправленное
воспитание просто невозможно. Малыш просто пугается, когда его наказывают, как
щенок, которого обучают команде «Фу!» Последний, конечно, не понимает, что его
дрессируют, просто после нескольких болезненных процедур он начинает бояться
делать то, что было так или иначе связано с этим «Фу!» Впрочем, это до поры до
времени, но настанет час, когда человеческий детеныш превратится из маленького
зверька в человека, когда он поймет, что он живет не в третьем лице, что у него
есть «я», тогда-то и начнется воспитание...
В жизни каждого человека был день, когда агрессия его
родителей впервые была сформулирована именно как наказание, подана ему таким
образом: «Ты наказан!» Этот эпизод из нашей личной истории, наверное, один из
самых серьезных и одновременно самых болезненных, некая поворотная точка в
наших отношениях с родителями.
Как правило, описанное ниже событие приходится на трехлетний
возраст, то есть на тот момент, когда ребенок начинает потихоньку ощущать себя
личностью, именно в три года у него появляются хоть и начальные, но все же
весьма отчетливые формы будущего «я». И именно благодаря этому, благодаря
появлению такого «адресата» наказание как стандартизированная воспитательная
процедура оказывается возможным. Родитель знает, что он наказывает ребенка, а
тот...
Итак, первое настоящее наказание — оно может быть физическим
(простой подзатыльник, порка ремнем, ссылка в угол или просто в другую
комнату), а может быть и психологическим, о чем мы скажем чуть позже. Поначалу
ребенок испытывает шок, ему непонятно, что происходит, ему кажется, что это
какой-то розыгрыш, этого просто не может быть. «Как?! Меня поставили в угол —
что это значит?! Меня отшлепали, причем так демонстративно, показательно,
словно бы хотели мне этим что-то сказать! Что?! Почему таким образом?!»
[3]
Ребенок словно бы не верит, отказывается верить в возможность такой формы
общения с ним. Ведь если это так, то ему придется признаться себе в том, что
родительская любовь к нему — это фикция, обман, наигрыш, маскарад. Разумеется,
это невозможно!
