Вот они: Мешко, его сын Болеслав, их военачальники, а именно Войцех Малиновский, Кшиштоф Хмелевский и Симон Квасинский. Все пришли, а на лицах видны как недоумение с гневом, так и… проблески понимания, что сражение складывается куда хуже, чем они рассчитывали.
– Что скажете, князь? – сразу же набросился Конрад на Мешко, не давая тому и рта раскрыть. – Славяне дикари, варвары, их будет легко разбить? Вы еще совсем недавно это говорили!
– Я… ошибся, герцог, – выдавил из себя князь Польский. – Эти язычники оказались сильнее, чем мы думали.
– Наши люди боятся снова идти в атаку, – проворчал Хмелевский, лицо которого то и дело искажалось в гримасе. – Я понимаю их. Я был там… Я видел, как люди превращались в живые кричащие факелы. Так должно сжигать ведьм, колдунов, жрецов идолопоклонников. А здесь… Матка боска! Верные рабы божьи не должны умирать вот так!
Малиновский и Квасинский согласно закивали. Пусть они и не были рядом с буйством «греческого огня», но и на них это подействовало. Симон Квасинский еще и подлил масла в огонь, сказав:
– Кое-кто из простых воинов подбивал других бежать, куда глаза глядят, только бы подальше от этого. Их сейчас бьют кнутом, но… Войско ропщет. Потому их и не вздернули, а всего лишь кнутом. Но это не пугает. Пугает огонь!
Выслушав этот крик души, герцог Швабский, малость поразмыслив, ответил:
– В обозе было вино. Каждому дать. Это притупит страх. Пообещать золота. Часть выдать уже сейчас. Всем выдать, начиная с тех, кто был рядом и видел действие «греческого огня». Не скупитесь, князь!
– Может, серебра хватит… И то много…
– Можно и серебра, – согласился Конрад, но тут же уточнил. – Не скупитесь! Вино, звонкая монета, да побольше. Иначе ваши воины разбегутся, не дойдя до вражеского строя. Если уж ваш приближенный до сих пор без содрогания вспоминать не может, что мы хотим от простого воина.
Имперский герцог из прочитанных им книг знал, что нет ничего хуже для военачальника, чем когда его воины боятся врага больше любых наказаний от командования. В таких случаях нельзя угрожать, можно лишь убеждать, а еще лучше осыпать утративших боевой дух деньгами и обещаниями. Это еще полководцы времен Юстиниана Великого в воспоминаниях своих писали. Да и до него было. Вот и сейчас случилось подобное. А этот… еще спрашивает, нельзя ли денег поменьше потратить.
Погрузившись в не самые приятные мысли, Конрад упустил начало безобразной склоки между маркграфом Эккехардом Мейсенским и Болеславом Пястом. Последний, как оказалось, нелестно высказался насчет того, что имперские войска пока еще никак себя не проявили, но их предводители почему-то порываются командовать всем войском. На что получил очень резкую отповедь, суть которой была в том, что его хваленые поляки пока что проиграли все без исключения сражения с войсками Хальфдана Киевского, да и в этом сражении уже многое испортили. И вообще, если империя вернется в свои земли, то Польшу князь Хальфдан просто скушает, как праздничный пирог, начиненный жирной и нежной дичиной.
Болеслава, как оно и ожидалось, поддержали все три польских военачальника, крича, что они уже много лет воюют с северными язычниками и даже долгое время держали за собой Поморье. На что маркграф Эккехард, чувствуя за спиной молчаливую поддержку маркграфа Нордгау и рыцарей свиты, напомнил, что Мейсенская марка как бы тоже бывшая земля славян и он воюет с венедами столько, сколько себя помнит. Но как раз из-за этого не склонен недооценивать пусть и язычников, но умелых и бесстрашных воинов, предпочитающих сражаться до последнего и перерезать себе горло кинжалом, лишь бы не попасть в плен.
Утихомирить уже схватившихся за мечи как бы еще союзников Конраду удалось с трудом. И, что было ожидаемо, заткнуть горластых поляков было куда сложнее, чем своих, имперцев. Пришлось, в конце концов, срывая голос, заорать, что, пока они тут затеяли ссору, совсем неподалеку стоит без малого тридцатитысячное войско Хальфдана, который очень обрадуется расколу в рядах своих врагов. И не просто обрадуется, а обязательно воспользуется. А еще напомнил о людях Тайной Стражи Хальфдана и жрицах Лады, которые оказываются порой даже там, где и подумать никто не мог. И в этом случае случившееся сейчас уже в самом скором времени станет известно князю Киевскому.
Это подействовало. Все еще пышущие злобой и бросающие полные ненависти взгляды на Эккехарда, поляки прекратили раздувать пожар свары. Теперь предстояло решить, что делать дальше. И главное, как именно делать!
– Нам нельзя атаковать центр! – рявкнул, сжимая закованный в латную перчатку кулак Эккехард. – Хальфдан собрал там всех своих воинов. Своих! На флангах же большей частью стоят его союзники, пруссы. Я с ними сражался, пусть и мало. Они еще хуже венедов держат правильный строй.
– Пруссы опасны, – сопя от негодования, процедил Войцех Малиновский. – Они как дикие звери могут пробить правильный строй, не обращая внимания на раны. На стенах крепостей и внутри стен они творили неописуемое… Староград, Хелмно… И Накло тоже!
Эккехард лишь ухмыльнулся, но прежде, чем он успел что-либо ответить, вмешался Бертольд, маркграф Нордгау.
– Здесь равнина, а не крепость. И не лес. Строй рыцарей империи им не прорвать. Маркграф Мейсенский прав, надо атаковать фланги. Лучше дикарская ярость пруссов, чем медленный и бездушный натиск варяжского хирда. Я смотрел сегодня на этот строй. Это как механизм, где каждый знает свое место. Как «македонская фаланга» или легионы старого Рима. Только без их слабых мест и с новыми умениями.
– Вы словно ими восхищаетесь… маркграф! – сказал, как плюнул, Мешко Польский.
– Врага надо знать, князь. Иначе можно многое потерять. Вместе с властью и теми землями, которые вы считаете своими. Как Поморье…
– Да как вы…
– Смею говорить вам правду? Смею, потому что ваши приближенные либо разучились это делать, либо и сами попали в плен собственных мечтаний о слабости врага. Пробуждение будет болезненным. Или уже пробуждаетесь?
– Довольно, маркграф! – прозвучал голос Конрада. – Вы увлеклись.
– Прошу прощения, ваша светлость, – склонился в поклоне Бертольд. – Но нам надо ударить по флангам, по любому из них. Они – слабое место. И их центр состоит из трех частей, две боковые и малые для того и созданы, чтобы при необходимости прийти на помощь флангу.
– Мы все ценим вашу наблюдательность и предложения, маркграф, – благожелательно произнес герцог Швабский. – Так и поступим… Если, конечно, князь Польский не имеет что сказать. Насчет продолжения сражения…
Мешко, конечно же, было что сказать. Хотя бы для того, чтобы показать свою значимость и что без него ничего не решается. Но даже он не осмелился опровергнуть подмеченную маркграфом Мейсенским слабость вражеского войска. А значит, именно в слабое место, в одно из двух таких мест и будет нанесен удар.
Вот только все равно не удастся избежать как обстрела, так и огня. Потери будут… большие. И это учитывая уже понесенные. Но слава Господу, что пока на их стороне численный перевес.
