– И погибла сама… – горько добавил юноша, захлопнул створки медальона и повесил его на шею. Накрыл его рукой и почувствовал тепло.
– Мне пора идти. Я как-нибудь расскажу продолжение истории, а сейчас, похоже, сюда идут люди. Не стоит им знать о нашем разговоре, Ваше Высочество…
– Ну хоть ты меня так не называй! Да, хорошо, хорошо… – юноша спрятал материнский подарок под рубашку.
Робер надеялся не увидеть родственников до момента присяги, но перед торжественной церемонией к Роберу в спальню заявились король и Керок, как обычно, в сопровождении компании стражников. Король Гордон Лекс оглядел младшего сына:
– Неплохо… Народ будет рад такому привлекательному принцу. Невеста – тоже. Надеюсь, клятвы выучил, не собьешься? – скептически спросил Робера.
Тот ответил громко и внятно:
– Я не принесу клятв, которые не могу выполнить. Я не хочу быть Вашим наследником. Я отказываюсь.
Вокруг будто всё застыло. Тишина быстро наполнялась напряжением. Керок внимательно следил за реакцией отца.
– Почему?
Всё-таки король задал этот вопрос. Робер отстранённо ответил:
– Я не могу служить убийце и самозванцу.
И услышал равнодушное:
– Дурак.
– Я предупреждал Вас, отец…
– Любого можно заставить, – задумчиво уставился в окно король. Керок сделал знак, и Кобрет встал за спиной Робера.
– Кончится тем, что ты согласишься на всё… Зачем усложнять неизбежный путь? Ты не сможешь противостоять мне, – как неразумному младенцу терпеливо-снисходительно втолковывал Роберу король. – Ты – мой сын. От этого невозможно откреститься словами, этого уже не изменить. Возьми, что тебе предлагают: богатство, власть, могущество. Большинство людей жизнь кладёт, чтобы завоевать хоть толику того, что само идёт в твои руки. Сколько людей ты сможешь спасти, озолотить или справедливо наказать!.. Ты свободен от моих грехов, если дело в этом… Прими бесценный дар, предназначенный тебе по праву. И будь счастлив.
Робер заставил себя смотреть в тёмные глаза отца:
– Не могу.
– Жаль… Правда, жаль. Надеюсь, ты понимаешь, что у меня нет другого выхода. Ты мне слишком нужен… В тишине и одиночестве дворцовых подземелий даже в пустые головы приходят дельные мысли… – король стремительно вышел, красиво махнув алым плащом.
Робер ждал.
– Неужели трудно притвориться? Кому нужна твоя детская откровенность?… Подчинись отцу, ещё есть время. Никто не посмеет осудить тебя. Твоё место в тронном зале, а не в вонючей тюрьме. Посмотри, как ты одет… – казалось, барон искренне переживает за брата.
Робер стал спокойно расстёгивать пуговицы парадного камзола. Керок заворожённо следил за движениями юноши и втайне завидовал его решительности.
Когда Кобрет связал ему руки, Робер оглянулся на цветные окна:
– Обидно, что сегодня дождь… Я готов.
– Измени решение.
Робер отрицательно помотал головой, челюсти стиснулись так, что он уже не мог говорить нормальным голосом. Показывать же свою слабость Роберу не хотелось. Керок некоторое время смотрел в глаза младшего брата, потом махнул рукой:
– Пошли…
Небольшая процессия отправилась вниз.
Тёмными коридорами они вышли на улицу и почти сразу прошли через железные ворота во двор двухэтажной тюрьмы. Дворец и тюрьма оказались очень близки, как две стороны одной монеты. В тюремном дворе плотно уместились кухня, дом для охраны и кузница. Шёл мелкий дождь, солнце так и не появилось. В лёгкой рубашке Робер промок насквозь, его знобило.
Распорядитель тюрьмы встретил их у кузницы:
– Куда его? В верхние этажи?
– Нет. В подземелье. Одного. Делайте всё, что положено.
– Как записать?
– Только имя – Робер.
Робера провели внутрь, Керок вошёл и остался стоять у двери, наблюдая.
Горел горн, потный мальчишка лет десяти работал мехами, ни на что не обращая внимания. Кузнец, ковавший цепь, отложил работу, покопался в груде железа, вынул оттуда кандалы, скомандовал:
– Давайте его!
Робера повалили на скамью, стоявшую у наковальни так, чтобы свесились ноги. Помощник кузнеца заинтересовался:
– Хорошие сапоги. Надо снять. Оставите нам?
– Не про твою честь! – огрызнулся Кобрет, стягивая с ног Робера обувь.
Ржавые обручи свободно окольцевали щиколотки несостоявшегося принца. В несколько ударов кузнец ловко заклепал их разогретыми штырями:
– Готово.
Робера, как деревянного солдатика, поставили на пол. Рыжий Кобрет развязал руки. Со странным любопытством юноша рассматривал железо на своих ногах. Было очень неудобно переступать с цепью. Робер смущённо спросил:
– А как… переодеваться? Цепи мешают…
На него впервые обратили внимание, как на человека: стражники и кузнецы хохотали, хватаясь за животы.
Барон Керок сопровождал Робера по узким каменным коридорам и лестницам до самого низа. Они прошли мимо тёмных клеток с заключёнными. У Робера от запахов и звуков кружилась голова, но он изо всех сил старался не показать своей слабости. Когда спустились по каменной лестнице ещё глубже, сердце юноши почти перестало биться. В этих плесневелых, осклизлых стенах ему предстояло доживать… сколько лет? В таких местах забывают о времени. И о людях.
Встрёпанный, будто мокрая ворона, тюремщик распахнул квадратный люк в чёрную пропасть ямы, спустил туда лестницу. Сунул в руки Робера свечу и огниво:
– Это на два дня. Еду дают через день. Бадья внизу убирается тоже через день. Будешь шуметь – что-нибудь забуду. Лезь.
Робер осторожно спустился во мрак своего нового обиталища. Было холодно и сыро. Он попытался оглядеться. Только куча прелой, едко пахнущей соломы валялась на полу в углу. Он обессилено опустился на неё, едва сдерживая дрожь. Сверху заглянул Керок:
– Я постараюсь чем-нибудь помочь тебе. Но лучше бы ты помог себе сам…
Роберу очень хотелось ответить резко и грубо: «Ты мне уже «помог»!», но ему была так необходима хотя бы надежда на возможность надежды! И он промолчал, наблюдая, как закрылась толстая крышка, и полная, жуткая, глухая темнота проглотила его.
Роберу не терпелось зажечь свечу, согреть глаза живым светом огня, но он сдерживал себя, понимая, что предстоит привыкать жить во тьме. И в одиночестве. Только воспоминания могли скрасить его существование. Но… как трудно жить одними воспоминаниями, когда их у тебя почти нет…
Юноша уткнулся головой в колени и позволил себе беззвучно заплакать.
* * *
Загажен предательством мир,
Баюкает злоба войну.
Ладонью, натёртой до дыр,
Лук мести упрямо согну.
Любовь – это повод зайти
И ядом наполнить бокал,
Уверенно путать пути,
Улыбкой вести под обвал.
Насмешливо щерится смерть:
Она-то всегда в барышах.
А нам ещё надо посметь
Не вязнуть в лукавых словах.
В болотную тину нырну,
Там нет окровавленных рук…
Не мы выбираем страну,
Она нас рождает для мук.
Не нам отрекаться, любя.
Бьёт ливень и мечется снег.
Но смерти вино пригубя,
Рождается вдруг человек!
– Как там наш малыш?
