Большинство матерей теряет сыновей после брака. Приходит другая женщина – молодая, красивая, уверенная в своей силе – и уводит ваше сокровище. У Екатерины было иначе. Десять лет она не знала, как подступиться к собственному ребенку. Холода в их разговорах было столько, что странно, как стены комнат не шли инеем. Он никогда не скучал по ней. Всегда тяготился ее присутствием. И что бы Като ни делала для сближения, все выходило фальшиво, неудачно и с болью для обоих.
Конечно, она винила Панина. Но в том-то и дело, что забрать ребенка у наставника значило окончательно осиротить его. Наконец, Като решилась на этот шаг. Предлог был прекрасный – великий князь вырос, ему пора жениться. А женатому мужчине воспитатель не нужен! Привезли Гессен-Дармштадтских принцесс, сразу указали юноше на Вильгельмину, самую очаровательную и бойкую. Он, робея, пошел к ней через танцевальный зал Царскосельского дворца и навсегда расцепил свою руку с рукой господина Панина. Невеста закрутила его в плеске своих бальных юбок – молодо-зелено, не до обид на мать, не до власти, короны, заговоров…
У этой шестнадцатилетней женщины была с Като одна цель – освободить Павла от опеки Никиты Ивановича. Они оказались союзницами. Вильгельмина ни с кем не хотела делить мужа. Ей не нужен был подле него человек, значивший для великого князя больше, чем она. А Екатерина к тому времени уже с грустью поняла, что сама никогда не будет иметь влияния на сына, разве только через других лиц. Натали была первой.
Она сразу открыто заняла сторону свекрови. Внушала мужу, что он в сущности ничего не знает о смерти отца. Что с детства слышал только одну версию. Не стоит ли дать Ее Величеству шанс показать свои чувства? Павел, нервный и возбудимый, легко поддался на уговоры. После свадьбы они часто завтракали и гуляли втроем. Молодые бегали по траве, играли в волан, хохотали и бурно обсуждали последние спектакли. Като была на высоте, всегда зная, как отойти в тень и не мешать влюбленным. Сердце замирало в немом крике: ее мальчик счастлив! Но она молчала. Улыбалась и, как могла, баловала шаловливую девочку.
– Вот, взгляни, – императрица достала из шкатулки две булавки в виде алмазных бантов. – Нынче мода на простоту. Скрепи свой новый туалете на плечах.
У Натали округлились глаза.
– Ваше Величество!
Государыня потрепала невестку по щеке. Ее взгляд скользнул по узкому корсету и стал вопросительным.
Молодая дама покачала головой.
– Нет еще… Но мы стараемся.
– Я не тороплю, – заверила Екатерина. – Я сама ждала ребенка девять лет. Но ты должна помнить…
– Никаких холостых выстрелов, – подхватила Натали, сконфуженно улыбаясь. – Зернышко к зернышку, в кладовую. Мы помним, Ваше Величество, и сделаем все возможное, чтобы поскорее подарить вам внука.
На голубой муаровой ленте висел вензель Екатерины. Панин мял его в руке, пробуя алмазы на крепость.
Он стоял у входа в будуар, где юные смольнянки готовились к выступлению. Обождав, пока все выйдут, граф нажал на дверь и, жестом оборвав слабый вскрик негодования девицы Нелидовой, вступил в ее гримерную.
Танцовщица спряталась за креслами. О, она отнюдь не была голой. Ничего фривольного. Но беспорядок ее прически – надобно же было отколоть и соломенную шляпку, и накладные волосы – делал облик актрисы негодным для визитов.
Панин крякнул и положил на край гримерного столица букет белых лилий. От него не укрылось, что великокняжеский розан Нелидова уже вплела себе в узел на затылке.
– Мадемуазель, я пришел поговорить о ваших перспективах, – весомо молвил он, без приглашения садясь в свободное кресло. – Закройте дверь. У нас приватная беседа.
Черные, как угольки, глаза танцовщицы следили за ним. Умная девочка, она не стала поднимать визг. Поборов себя, выбралась из укрытия, в сквозистой юбке пробежала босиком по полу, щелкнула замочком. Обернулась к графу. «Я вас слушаю», – было написано у нее на лице.
– Дитя мое, – начал он. – Ваши сценические таланты заметны, но бьюсь об заклад, что вам ни при каких условиях не получить этой штучки.
Граф извлек из кармана вензель и положил его на стол. Глаза Нелидовой расширились.
– Шифр, – едва слышно пролепетала она.
Фрейлинский шифр, мечта каждой монастырки из Смольного. Он был обещан только за выдающиеся успехи в науках. Коими небогатая дворяночка с Днепровских берегов не блистала. Ее стихия – подмостки.
– Думаю, Мельпомена вами довольна, – улыбнулся Панин. – Чего не сказать о вашей начальнице госпоже де Лафон. Кажется, ей ближе мадемуазель Молчанова с ее химическими опытами?
Юная танцовщица склонила голову, зло покусывая пунцовую губку и исподлобья глядя на странного визитера: чего ему от нее надо?
– Место при дворе получат либо она, либо девица Алымова, – продолжал Панин.
– Алымова не девица! – вспыхнула балерина. Видимо, графу удалось задеть ее за живое. О, дамское тщеславие! Всем хочется ко двору! – Ей выхлопотал шифр наш попечитель граф Бецкой, за услуги известного свойства…
– Какая разница? – усмехнулся Никита Иванович. – Надо уметь выбирать покровителей, – он выразительно глянул на Нелидову. И что Павел в ней нашел? Маленькая, верткая, как мальчик. Лицо смуглое, подвижное, скорее живое, чем приятное. У бедного наследника плохой вкус. Как у его покойного отца. Однако и этому вкусу надо угождать. Граф помедлил: – Я бы мог достать вам эту безделушку в обход названных особ.
Нелидова истолковала его превратно и выпрямилась. В ней были гордость и даже, кажется, начатки добродетели.
Граф в притворном ужасе замахал кружевными манжетами.
– Что вы, что вы! В мои-то годы и при моей комплекции! – его слоеное брюшко тряслось от смеха. – Я имел в виду совсем другую особу. Ту, чей подарок вы так опрометчиво выставляете напоказ у себя в волосах.
Девушка смутилась.
– Я не могу жить при дворе, – прошептала она. – За мной не более шестидесяти душ. Родителям не на что меня содержать…
– Об этом не волнуйтесь, – заверил граф. – У вас будет жалованье, а расходы сверх него я возьму на себя. Главное, чтобы вы оказались возле наследника. Он ценит бойких и остроумных собеседниц. А если вы сумеете стать ему дороги, – Панин выразительно посмотрел на смольнянку, – сумма вашего содержания удвоится. И помните, его высочество очень мягкий, вспыльчивый человек, чья доброта не знает границ, а настроения меняются за секунду. С ним трудно уживаться, но им легко управлять.
Сани Потемкина остановились во дворе дома Самойловых на Фонтанке.
– Здравствуй, сестрица! Здравствуй, голубушка! Здорова ли по здешней мокрой погоде?
Марья Александровна всплеснула руками и, забыв о приличиях, с визгом бросилась брату на шею.
– Гриц! Откуда? А грязный-то! А страшный-то! Небось вшивый? Лизка, дура, топи баню! Гриц, а Гриц, как Сашка-то мой? Все сердце изболелось!
