Побираться не стали. Решили грабить.
Впрочем, грабеж выходил не слишком бесстыдный. Екатерина намеревалась с отнятых земель ежегодно выплачивать духовенству содержание в размере теперешнего дохода. Это примирило Григория с происходящим. Какое отношение к вере имеют монастырские вотчины, где, случалось, крестьян и насмерть запарывали. Богу Богово, а кесарю кесарево.
Однако все оказалось не так просто. На глазах у заместителя Милиссино полез в Богово. Чего императрица и боялась. А Потемкин не собирался терпеть. Обер-прокурор сочинил прожект полного переустройства церковной жизни. Гриц взял у переписчика копию ознакомиться. Дочитал до середины, да как рявкнул матом на всю канцелярию. Секретари даже с мест повскакали. Такой обычно тихий у графа заместитель!
Обер-прокурор предлагал: отменить крещение детей, убрать иконы, запретить церковные ходы с пением, каждением, ношением образом и крестов, отпевание мертвых, молитвы за усопших и, наконец, причастие хлебом и вином. «Мудрая и человеколюбивая монархиня наша должна положить конец невежеству и глупым суевериям, – взывал Милиссино, – процветающим среди дикого народа».
Ночью Григорий ворочался. А когда задремал, то приснилось ему, что он стоит в храме, и из всех икон, как из окон, бьет яркий свет. И так хочется внутрь этих образов, мочи нет! А потом вдруг окна начали захлопываться деревянными ставнями. Стало темно, как в заколоченном доме – тонкие лучи солнца просачивались сквозь щели в трухлявых досках…
– Вы здесь затрагиваете догматические вопросы, – резко сказал Потемкин начальнику. – Я вынужден подать государыне докладную записку.
– Да сколько угодно! – фыркнул граф. – Мальчик мой, вы слишком косны. Мы живем в эпоху торжества Разума! А с Разумом не согласуются все эти странные обряды. О, вот еще что я забыл! Почитание мощей – варварский обычай вашей родины. Их надо немедленно закопать, если только мы желаем слыть цивилизованной нацией!
– Если Ее Величество хочет сохранить корону, – прямо сказал Гриц, – ей лучше отправить ваш проект в печь.
– Дело почти решенное, – легкомысленно отмахнулся Мелессино. – Все ложи за.
– Да что такое эти ложи? – возмутился Гриц.
– О-о-о! – театральным шепотом протянул граф. – Больша-а-ая сила!
Гриц составил рапорт и отвез его во дворец. Прошла неделя, другая, его не вызывали. Милиссино торжествовал: «Ну, как? Помогли ваши кляузы?» Не стерпев, Потемкин сам поехал в Зимний. Оказалось, его доклад затеряли. Как кстати! Обсуждение проекта в пятницу.
К гневному просителю вышел Елагин. Бледный. Очень раздраженный.
– Как могло случиться, что пропал документ такой важности? – Он повел глазами по лицам секретарей, те вжали головы в плечи. – Это какой-то канцелярский заговор! Входите, молодой человек. Вас ждут.
Потемкин сделал несколько шагов вперед и уже в дверях услышал приглушенный голос Ивана Перфильевича:
– Неправда, что все ложи поддержали проект. Английская система против. Можете на нас рассчитывать.
«Значит, есть разные системы?» – удивился Гриц.
– И шотландская, и шведская, и прусская, – объяснял ему потом Елагин. – Я руковожу ложами английского образца. Усовершенствование нравственности. Насаждение законности. Помощь бедным. Забота о просвещении. Вступайте, не пожалеете. Новые знакомства всегда полезны.
– Я погожу, – настороженно ответил Потемкин.
Так Гриц понял, что, двигаясь между разными братскими системами, можно вести свою игру. А Елагин решил сохранить с этим молодым упрямцем добрые отношения, поскольку государыня прислушивалась к его мнению.
– У вас, Григорий Александрович, все какая-то мистика в голове, – сказала Екатерина, ознакомившись с возражениями Потемкина. – Хороша бы я была, если бы запретила подданным крестить детей! Да меня бы завтра же в Неве утопили! – Ее Величество всегда судила очень здраво.
– Не могу взять в толк, – настаивал Григорий, – почему господин граф занимает такой неподходящий пост?
– Потому что вы для нее еще слишком молоды, – рассмеялась Екатерина. – А если серьезно… – Она помрачнела. – Правда, как всегда, не из приятных. Мне многие помогали взойти на престол. Потом пришлось платить. Те, кого представляет Милиссино, хотели видеть графа на этой должности. Я разочлась с ними, а теперь, – в ее глазах заплясали веселые чертики, – мешаю ему работать. Вашими руками.
Сказать, что Потемкин был доволен этими откровениями, нельзя. Ему и раньше не нравилось, что он играет роль противовеса собственному начальнику. Но теперь оказалось, его противопоставляли целой группе каких-то буйно помешенных мистиков – по отзывам, тайных и всемогущих. Но играть следует с теми картами, которые на руках. Он решил сблизиться с Елагиным. Это принесло свои плоды. Милиссино стал опасаться заместителя. А после громового провала проекта на Совете люто возненавидел.
– Милостивый государь, – слова императрицы хлестали обер-прокурора по щекам, – вы предлагаете мне переиначить установления двухтысячелетней давности. Начнутся волнения. Какую славу вы мне пророчите? Екатерины Кровавой?
Остальные сановники качали головами. Самое мягкое, что граф услышал в этот день: «Ваша бестактность может обернуться для правительства катастрофой».
– Щенок! – кричал Милиссино потом в кабинете, комкая в руках беловик проекта с язвительными императорскими пометами. – Как вы смели мешать мне? Блестящие идеи, достойные самого Руссо, осмеяны тупоголовой толпой! Думаете, я посыплю голову пеплом и удалюсь в изгнание?
– Думаю, не стоит мять собственноручные поправки Ее Величества. – Григорий повернулся на каблуках и вышел.
Он не видел, как граф схватил с каминной полки восковую головку заместителя и в сердцах всадил ей отточенное гусиное перо в глаз.
Некоторые люди читают книги. Некоторые – их едят. Такого Гаргантюа на печатные новинки, как Потемкин, Петербург не видел со дня основания. Гриц опустошал лавки с варварской быстротой. У Самойловых имелась библиотека, купленная вместе с домом. Целая зала со шкафами, а посреди бильярдный стол. Сюда-то Григорий и пристрастился забираться ночью, снимал с полок то один, то другой фолиант, лежал на зеленом сукне, листал и так засыпал, погребенный книгами, как Ахилл трупами поверженных троянцев.
Марья, разделявшая простонародное убеждение, что человек может зачитаться до смерти, братских бдений не одобряла.
– Всему надо знать меру. Днем ты в Синоде над бумажками корпишь. Домой пришел – опять за книжки. Ехал бы на Невский, прогулялся, барышню какую высмотрел. Писанина из человека соки сосет. Самый мужской корень подрубает.
Накаркала. У Грица начались адские головные боли. И правда, работал он в Синоде много. Да еще ночью не спал. Суток ему не хватало. Вот бы их вдвое растянуть! Боли пришли разом. Охватили лоб раскаленным обручем. Пульсировали так, что отдавало в глаза.
Гриц испугался. Он никогда не болел. Даже пустякового насморка не мог припомнить. И вдруг – точно мозги на сковородке поджаривали.
