– Отпустите девушку! Вы окружены! – и подражая капитану Махову, решительным голосом добавил. – Сдавайтесь, иначе пощады не будет!
– Ты чего, парень? – тонким жалобным голоском заговорил Пит, выкатывая светлые глаза в мнимом испуге. – Я тут случайно, разве не видишь, я служу юнгой у капитана Томаса Рича, зашёл в гости, а тут такое дело…
Брыкаясь, Абигаль попыталась крикнуть, один из пиратов зажал ей рот, она укусила его в ладонь, тот затряс рукой от боли, в это время Пит скатился кувырком с лестницы и резко кинул зажатый в ладони стальной стилет. Кешка коротко крикнул и выстрелил в юнгу. Худое тело Пита упало у последних ступеней лестницы, пираты бросили девушку, рванулись назад, на второй этаж. Но кентаврёнок уже не мог выстрелить, не мог даже держаться на ногах. Колени у него подогнулись, он недоумённо глянул на торчащий из груди стилет и завалился на бок. Абигаль, негромко плача, спустилась к кентаврёнку, повернула ему голову и увидела помутневшие голубые глаза с едва заметной крапиной невидящего зрачка.
Один из пиратов выглянул в проём, крикнул остальным:
– Убит! Пошли, ребята, надо поторапливаться. Э, да и нашего Рональда прихлопнули!
Пираты гурьбой повалили по лестнице, Абигаль схватила выпавший из руки кентаврёнка пистолет и не целясь выстрелила в них. Первый бегущий упал, покатился вниз и сбил её с ног. На миг пираты замерли, потом бросились к ней. Если бы не шпага в руках отца, пираты разорвали бы Абигаль там, где она упала. Гаусс неумело, но сильно размахивал шпагой, что несколько задержало четырёх грабителей, у которых, к счастью, не оказалось заряженных пистолетов. Девушка отползла под защиту отца, встала у него за спиной. Пираты окружили их и разом набросились. От первого же удара Гаусс упал, придавливая дочь к полу, но ещё ни одно лезвие не задело Абигаль. Она яростно закричала, понимая, что сейчас их убьют, а она не может даже пошевелиться. Рядом заорал пират: на него упала горячая супница с сегодняшним обедом – всё, что попалось под руку Сары Гаусс. Женщину ударили по голове, она обмякла и опустилась по стене на пол. За криками пираты не заметили новых действующих против них лиц, а потом уже некому было замечать: все четверо рухнули под мощными ударами Алексея Махова и его боцмана Ивана Сурова.
– Эх, что бы пораньше! – заметив тело Кешки, склонился над погибшим парнишкой Суров, в отчаянии качая головой.
Алексей помог подняться раненому в руку и бок Гауссу, встал на колени перед Абигаль, у которой будто горели щёки:
– Что ты, солнышко моё, цела ли? – Махов даже не заметил, что говорит по-русски.
Девушка обвила руками его шею, уткнулась в такое надёжное, горячее мужское плечо и разрыдалась.
– Ох ты, красна девица… – Махов с виноватой тоской смотрел на мраморную шкуру Кешки, обнимая бесценную и так долго ожидаемую невесту.
– Сара! Сара! Жена моя… – растеряно повторял Иеремия Гаусс, пытаясь привести в чувство свою героическую супругу. Он развязал спереди шнуровку её платья, открывая доступ свежему воздуху.
– Ну что ты делаешь, дорогой! Здесь же посторонние! – женщина отвела руки супруга от своей груди, качаясь, приподнялась с помощью Гаусса-старшего. – По-моему, мне надо прилечь…
И в это время Сара Гаусс заметила кровь на рубахе мужа:
– Как? Ты ранен?! Какое безобразие! – и куда девалась её слабость: женщина встала и занялась перевязкой и лечением любимого.
Махов осторожно отнёс Абигаль в её комнату, уложил на постель, потрогал лицо, измазанное кровью. Девушка похвасталась:
– А я пирата убила, а другого укусила… Это кровь не моя, не волнуйся…
И добавила по-русски:
– Любый мой!
– И где ж ты слов наших набралась?
– Братец мой неугомонный научил. Где он, что с ним? – встревожилась девушка.
– Он герой, вроде всё хорошо с другом моим. Кстати, не ожидал, милая моя, что ты смелая такая. Мы с тобой всех пиратов положили…
– А то! – захихикала капризная красавица. – Ты теперь от меня не сбежишь!
– Не сбегу. Но только не сегодня. Мне ещё город в порядок приводить. Я тут Сурова с ребятами оставлю. Учись ждать моряка, моя морячка…
От поцелуя, крепкого и нежного, Махов всё-таки не отказался.
Глава 13
Мир уходящему
Два дня прошло с тех пор, как кентавры и их друзья очистили город от пиратов и мародёров. Отличились капитан Махов со товарищи, их решительные и быстрые действия предотвратили более тяжёлые последствия для жителей Кентавриды. Всё-таки пришлось решать судьбу пиратов, от их удаления с острова вынуждены были отказаться. Боялись раскрытия местонахождения острова, раскрытия тайны кентавров. Теперь пираты работали на восстановлении города и причалов, на строительстве нового корабля для русской команды, как здесь называли людей Махова, хотя там была смесь из разных национальностей, только человек двадцать оставалось из русских. Многие в своё время укоренились на острове, завели семьи, детей, открыли своё дело.
И вот сегодня пришло время прощания с погибшими…
Печальная процессия свернула с городской дороги в сторону небольшой низины. Руна шла рядом с носилками, которые несли рослые кентавры. Она держалась за деревянные перекладины из свежей душистой сосны, как совсем недавно держался за её повозку Кешка, встречая рождение новой цыганки. Только тогда кентаврёнок был полон жизни и веселья, а теперь он недвижимо лежал в окружении нежных полевых и ярких садовых цветов. По щекам девушки неудержимо текли слёзы; сегодня она провожала в последний путь не только доброго друга, но и – мысленно – отца, уже похороненного, но о гибели которого она узнала вчера, когда убили Кешку и ещё нескольких островитян. Рядом с Руной шёл капитан Алексей Махов, обнимая рукой свою невесту Абигаль, русские матросы из команды Махова пели протяжную песню, мужские голоса звучали мужественно, торжественно, без надрыва, будто пытались вознести в небеса невесомую душу парнишки, и этим своим гордым напевом они трогали людские сердца больше, чем просто рыданием.
Вчера вечером, когда город был освобождён, почти все кентавры и цыганки вернулись из горной долины. Руна ушла вместе со всеми, оставив Джолина на попечении Арчи, который и так уже помогал ей в уходе за крайне рассерженным чёрным кентавром. Никакие уговоры на Джолина не действовали, он не хотел говорить ни с кем, кроме Руны, не желал вставать, отталкивал еду и питьё, ему всё казалось отвратительным.
Несмотря на своё горе, девушка не могла не думать о любимом. И эти мысли не приносили радости: Руна чувствовала, что Джон не просто охладел к ней, но она ему крайне неприятна, будто именно она виновата в его поражении. Лион Мерсье, идущий сейчас рядом, словно почувствовал её мысли, приобнял за плечи так нежно, по-дружески, что Руна непроизвольно положила голову ему на грудь, прижалась, как маленькой девочкой прижималась к отцу, прячась от детских неприятностей. Лион ничего не говорил, лишь держал в объятиях, позволяя ей в любой момент отстраниться.
