Глава 13
1
Ладонь, которой он прижимал лист бумаги, ломило от холода. Оконное стекло, казалось, было вырезано изо льда. Ветер изредка бухал воздушным кулаком в окно. Снег летел то вверх, то куда-то в сторону, то наискосок, то снова вверх; казалось, сыпало отовсюду: с неба, с земли, из стен. Впрочем, ни земли, ни неба, ни Фонтанки, ни зданий не было – все смешалось, провалилось, завертелось в серовато-белой мгле. Февраль в Ленинграде – испытание жестокое.
Зайцев сличил фотографию и переснятый рисунок. Схема преступления в чистом виде. Но сидящая женщина с гвоздикой узнавалась вполне.
Он больше не хотел рисковать.
Глянув мельком и в тусклом свете на театральной проходной Алексей Александрович еще мог принять криминологический снимок за фотографию неумелой ученической картины. Но вряд ли он повторит эту ошибку, рассматривая фотографии не спеша при свете дня. Один раз повезло. И спасибо.
Осталось позвонить Розановой: «натравить комсомольцев», как это называл Крачкин. Зайцев снял трубку. И повесил. Он вдруг осознал, что никто не заметит его отсутствия. А заметит, так что? Уволят за прогул? Так он и не собирается прогуливать. Идет опрашивать эксперта по делу об убийстве гражданки Карасевой, «женщины с гвоздикой»: на нее тоже всем наплевать.
Серафимова, Самойлова, Крачкина, да и Коптельцева тоже Зайцев теперь видел только мельком – в коридорах, на лестницах. Формально он еще числился в бригаде. Даже и в столовой сидели рядом, словно изображая перед остальными одно абсолютно счастливое семейство. Но в присутствии Зайцева все теперь говорили только о ерунде: кино, оперетте, бабах. И никогда о том, о чем говорили раньше всегда: о делах. О деле.
Куда же завело их расследование, гадал Зайцев. На него было брошено немыслимое количество людей, машин. Оно разрасталось. Ветвилось. Но куда? Судить он мог только по их хмурым физиономиям – и делал вывод, что дело шло тяжело.
Снаружи ветер взялся за него так яростно, так облепил сразу снегом, что Зайцев мог смотреть только себе под ноги. Мимо так же слепо брели прохожие. Чтобы не угодить под трамвай или телегу, Зайцев решил идти вдоль Фонтанки до самой Невы, а там свернуть к Эрмитажу. На набережной Невы он немедленно об этом пожалел. Студеный мокрый ветер вырвал из него последние крохи тепла. Другой берег – с золотым шпилем Петропавловской крепости – сегодня было не видать: мосты, казалось, обрывались в белесое никуда. Снег лепился к ресницам. Зайцев брел, наклонившись вперед, отворачиваясь от ветра и снега, и едва не пропустил козырек служебного входа с медной табличкой «Государственный Эрмитаж».
Алла отнюдь не пришла в восторг, когда Зайцев напомнил ей об их уговоре с Алексеем Александровичем.
– Зачем?
Ей все еще неловко было за «учителя истории». А еще – понял Зайцев – совсем не хотелось смешивать ту часть своей жизни, в которой был он, с той, где были ее театральные знакомые.
– Если хочешь в Эрмитаж, давай сами сходим, – сказала она. – Купим билеты и…
– Мне кажется, он интересный человек, твой Алексей Александрович.
– Во-первых, он не мой!..
– Хорошо, не твой. Но интересный.
– Ничуть не интересный. Серый хомячок из отдела геральдики.
– Не печник же. Что-то он может рассказать и о картинах.
– Тогда запишись на экскурсию!
– Неохота ходить с группой. Какая радость? Все толкаются, все вперед лезут. И на каждом шагу только и слышишь: во жили-то цари.
– Вот и сходим сами по себе, – настаивала Алла. Но номер Алексея Александровича дала.
– А где мальчик? – сразу спросил Алексей Александрович, пока Зайцев хлестал шапкой по скамейке, сбивая вмиг отяжелевший в тепле снег. Потопал сапогами.
– Ангина, – соврал он на ходу. Нефедов отправился опрашивать соседей Карасевой. Всех известных друзей, знакомых, сослуживцев – всех, кто имел хоть какое-то касательство к убитым, они заносили в одну таблицу. В надежде, что она выявит пересечения. Но пока таблица только росла, пухла и ничего не показывала.
Может, они ошиблись, связав эти убийства в одну цепь? Не они. Он – ошибся.
От тепла в вестибюле сразу начало колоть руки и лицо.
– Жаль. Мы можем в другой раз. Когда мальчик ваш поправится, – предложил Алексей Александрович.
Зайцев не успел ответить.
– Ну что ж, зря вы, что ли, шли в такую пургу! – радостно ответил за него Алексей Александрович. Учтиво подождал, пока Зайцев напялит огромные войлочные тапки, щадящие драгоценный паркет. – Готовы?
И они пошли.
Алексей Александрович, серый хомячок, болтал без умолку. Видимо, работа в отделе геральдики не баловала его новыми лицами. А старым он сам надоел. «Не женат», – сделал вывод Зайцев.
Он оставил на поверхности сознания пару сторожевых – на случай, если Алексей Александрович обратится с прямым вопросом. А сам полностью сосредоточился на картинах, которые мелькали по сторонам. Квадраты и прямоугольники на стенах казались ему окнами, а сам Эрмитаж – причудливо вывернутым наизнанку зданием, обитатели которого выглядывали из своих рам или вовсе не обращали внимания на прохожих вроде него, Зайцева. Занимались своими делами: обнимались, качали младенцев, писали, читали или просто выставляли, как на подоконник, блюда со снедью.
В своих войлочных лодках-башмаках он бесшумно скользил мимо лиц – то коричневатых, как кора, то розово-сияющих, как жемчужины. Мимо пейзажей и групп. И чем дальше шли, тем сильнее ныло у Зайцева под ложечкой: он чувствовал, что он на верном пути. В позах, в одеяниях, в прическах, во всем том неуловимом, что относится к стилю и духу искусства, он видел сходство с фотокарточками, которые прикрепил у себя в комнате на стене. Это чувство было похоже на падение в пропасть. Летишь и летишь – и не знаешь, когда ударишься об дно.
– Товарищ Зайцев! – громко повторил хомячок.
– Что?.. Засмотрелся по сторонам, – изобразил смущение Зайцев.
– Я и вижу. Здесь есть на что посмотреть.
– Извините. А что вы сказали?
– Я сказал: пришли, зал нидерландского искусства, XV и XVI века, – широко обвел руками Алексей Александрович. – Вот здесь и ваш ван Эйк.
И Зайцев, в который раз слегка позавидовав чужой образованности, заложил руки за спину и принялся внимательно оглядывать высокие широкие изобильные полотна. В самом низу бархатные кресла и диванчики неприветливо выдвигались вперед, как капризно оттопыренные губы.
Они обошли коллекцию, потом еще раз, причем теперь каждый выписал свою восьмерку. Встретились. Алексей Александрович был явно растерян.
– Ничего, найдется картина. Идемте в следующие залы, – ободрил его Зайцев. Видимо, Алексей Александрович нечасто покидал свой отдел геральдики – успел забыть, где что висит в самом музее.
