Зайцев настоящий не делал ни одного лишнего движения. Оттиснул слепок на воске. Убрал отпечаток. Пригодится. На всякий случай внимательно осмотрел дверь: никаких там щепочек, перышек, волосков, бдительно пристроенных так, чтобы потом сразу обнаружить нежданный визит? Нет, Коптельцев явно ничего не опасался. Ключ мягко и сильно повернулся. Зайцев открыл дверцу сейфа.
Не папка. Стопки папок. Да, уголовный розыск работал в усиленном составе. Полгода энергично велось следствие. Свидетельство налицо. В темном брюхе сейфа не видно толком ничего. Что, если паранойя Коптельцева отыгралась внутри сейфа? Руки в перчатках начали потеть. Пора ускоряться.
Зайцев проверил, закрывает ли его дверца сейфа так, чтобы с улицы не виден был свет в кабинете. Зажег палочку карманного фонарика. Проверил, нет ли сторожевых волосков или прочей дребедени. Нет, Коптельцев и здесь не опасался чужого носа. Зайцев зажал фонарик зубами. Так лучше. Бесшумно, одним движением вынул все папки разом, плотно прижимая друг к другу, чтобы ни листочка случайно не вылетело. Присел на пол. Стал быстро просматривать.
Со страниц запрыгали слова: «террор», «террористическая группа», «антисоветский», «диверсия», «вредители», «немецкие шпионы». Он даже перепроверил обложку. Нет, точно Елагин парк. Коптельцев твердой рукой вел следствие против какого-то антисоветского заговора. И фамилии, фамилии, фамилии. И фамилия «Фирсов». Много раз. Везде. Теперь понятны их странные рожи и еще более странные тосты тогда, в пивной-чайной. Вернее, непонятны. Какой еще заговор? Не может быть.
Он услышал странный шум. Замер. Шум не стих. «Да ведь это же я дышу», – осознал Зайцев. Он заставил себя успокоить дыхание. Промокнул тыльной стороной ладони лоб. Время вышло.
– А, нашел свой блин, – подмигнул ему дежурный, подняв голову. Зайцев сдвинул «блин» на затылок.
– На себя посмотри, Кондратьев. Спокойных сновидений.
– Адье. Ой, Зайцев, погодь маленько!
«Опять какая-нибудь дурацкая острота», – подумал Зайцев.
– Ну чего еще?
– Вот, с почтой вечерней пришло. Я думал попозже разнести. Да забери сейчас, если хочешь.
Он протягивал толстенький коричневый конторский конверт.
Зайцев не ожидал никаких посланий, но виду не показал. Расписался в журнале.
Дверь хлопнула, выпустив Зайцева, впустив ночной холод.
2
– Возьмите, товарищ, это вас, – и протянул трубку.
Нефедов приложил ее к уху. В трубке зарокотало. Лицо Нефедова с полуприкрытыми глазками по-прежнему казалось сонным.
– Так точно, – ответил он.
Повесил трубку на рычаг.
– Ну-с, полагаю, инцидент, как говорится, исперчен? – с довольным видом поинтересовался полный, чисто вымытый и выбритый товарищ в хорошем шевиотовом костюме и откинулся на спинку кресла. Ручки кресла были в виде позолоченных львиных голов. «Музейное», – отметил Нефедов. Но лицо его по-прежнему не выражало ничего.
– Товарищ…
– Простак, – подсказал выбритый товарищ.
– Товарищ Простак, – повторил Нефедов. Ему нравилось производить впечатление туповатого: у людей быстрее иссякало желание с ним поговорить.
– И в следующий раз!.. – поднял полный пальчик товарищ Простак. – Пусть товарищ… э-э-э… – он перегнулся через свой животик к столу, прочел залихватскую подпись, выведенную Зайцевым: – товарищ Коптельцев обращается напрямую.
Нефедов протянул руку за ордером. Но товарищ Простак оказался проворнее.
– Эпс! – театрально взмахнул он листком. – А это я сохраню на память.
– Товарищ Простак, вас Москва, Наркомторг запрашивает, – просунулась кошачья мордочка секретарши.
Но руку Простак и не думал опускать. «Сука», – подумал Нефедов.
– Люсенька, соедините. А товарища проводите к выходу.
Нефедов прикинул: заломить гаду руку. Но стоит ли? Он глянул в окно за его спиной. Второй этаж, дерево.
– Товарищ, идемте, – позвала его Люсенька. Нефедов с тем же туповатым видом потопал за ней.
3
Зайцев рывком вскочил на кровати. Прислушался. Тихо. Только на полу лежит сероватый прямоугольник света – от уличного фонаря.
Цок. Опять ударило в стекло.
Зайцев выдернул из-под подушки пистолет. Тихо подошел к окну сбоку. Осторожно глянул. Нефедов стоял в свете фонаря, задрав голову, и не думал прятаться.
Зайцев махнул ему рукой: поднимайся.
Убрал пистолет. Быстро надел брюки. Тихо прошел по коридору. Стараясь не щелкнуть замком, отпер и приоткрыл дверь. Он не слышал шагов ни на лестнице, ни на площадке. Только вдруг в щель просунулась рука – и Нефедов вошел.
– Здорово, – беззвучно произнес он одними губами. Посмотрел на пистолет. – Вы сегодня добренький.
В комнате Зайцев зажег керосиновую лампу.
– Что это? Медведь тебя по дороге задрал, что ли?
На плече у Нефедова была здоровенная прореха.
Нефедов пожал плечом с прорехой.
– Труба водосточная.
Зайцев не знал, что сказать. Ладно. Труба так труба.
– Тебя что, по ошибке в музее на ночь заперли? – насмешливо поинтересовался он.
Нефедов не поддержал шутливый тон. Он вынул из кармана и бросил на стол бумажку. Зайцев узнал состряпанный им запрос.
– Гнида бумажечку прихватила. Хотела бучу погнать, – объяснил Нефедов. – В Смольный трезвонить начала. Пришлось ждать, пока стемнеет.
В апреле в Ленинграде темнело уже нехотя. За взятой в заложники бумагой Нефедову пришлось лезть через окно глубокой ночью.
– Елки зеленые, Нефедов, – не сдержал удивления Зайцев. Мельком глянул на будильник: поспать ему удалось всего ничего. – Дитя цирковой арены. Так ты и ко мне бы влезал тогда уж запросто, по-товарищески. Чего камнями кидать? Еще не хватало, чтобы стекло кокнул.
– У вас дерево далековато, – буркнул Нефедов. – До окна, думаю, не перепрыгнуть.
– А, то есть ты об этом думал. Ну хорошо.
Теперь уже Зайцев не понимал, шутит Нефедов или всерьез.
Тот вдруг сел без приглашения. Положил руки на стол. Под пиджаком обозначилась тощая мальчишеская спина. Интересно, а лет-то ему сколько – впервые задался вопросом Зайцев. Решил потом справиться в личном деле. А вслух сказал:
– Голодный?
Нефедов поднял на него глаза. Удивление. Нефедов был явно тронут.
– Чего вылупился? – Зайцев смутился своего порыва: отцовские инстинкты в нем проснулись никак? Вот еще не хватало.
– Валяй, рассказывай с начала, пока я какие-нибудь жиры и углеводы соображу.
